От звезды к звезде. Брижит Бардо, Катрин Денев, Джейн Фонда… - [82]

Пеликаны, которым еще не грозило загрязнение окружающей среды, мирно плавали в океанской зыби, окруженные вечно голодными чайками. По мокрому песку бежала пара. Близ скал в северной части пляжа трое любителей серфинга в резиновых костюмах дожидались седьмого вала. Где-то что-то праздновали, и громкоговорители работали на полную мощность.

Малибу ничуть не изменился.

Мы сняли дом с террасой, выходившей на пляж, с большим баром в главном салоне, просторной кухней, с «домиком для друзей» в саду и спальней на втором этаже, где стояла скорее широкая, чем длинная постель. Из комнаты открывался чудесный вид на океан. Обстановка в доме была простая, приятная, свидетельствующая о хорошем вкусе хозяев. Много света, много солнца. Дом был словно создан для счастья.

Мы превратили одну из комнат в детскую четырехмесячной Ванессы. Ее няня Дот, очаровательная старая англичанка, говорившая на восхищавшем меня кокни, казалась персонажем пьесы Бернарда Шоу. Прежде она была костюмершей многих театральных див. Две итальянские левретки Мао и Лиллипут дополняли наше общество.

Натали находилась в швейцарском пансионе, напоминавшем скорее трехзвездную гостиницу, чем школу.

Спустя несколько дней после приезда, прогуливая собак, я заметил у кромки воды сидящего на корточках мужчину. Он пристально разглядывал что-то в своей руке. Подойдя ближе, я узнал Джека Николсона. Он был давно не брит и держал в руке апельсин, выброшенный океаном и покрытый пятнами смолы, напоминавшими очертания полушарий глобуса. Дотронувшись до одного из пятен, он сказал:

– Вот Европа… А это Азия… Африка… Его явно что-то беспокоило.

– Не хватает Американского континента. Потом, подумав, продолжал:

– Если нет американского континента, значит, нас тоже нет. В таком случае что мы тут делаем?

– Я только что из Парижа. И не заметил, чтобы США прекратили существование.

– Это у вас из-за разницы во времени.

И после долгой паузы:

– Фактор не-существования позволяет многое постичь. Скажем, что мир – это апельсин, покрытый смолой. Эйнштейн такое не предвидел.

Я посоветовал ему перейти от не-существования на пляже к не-существованию в постели, и он согласился последовать за мной. Я уложил его в одной из комнат и разбудил через двадцать часов, еще более небритого, но в превосходном настроении. Он поблагодарил Джейн за то, что она построила дом вокруг него.

– Когда я уснул, повсюду был один песок и звезды над головой. Вас научили хорошим манерам во Франции, – добавил он восхищенно. А в ответ на ее смех, спросил: – В каком году мы живем?

– В 1969-м.

– Тьфу! Как я опоздал!

Вошла Дот с Ванессой, и Джейн уселась на веранде кормить ее грудью. Но вместо того, чтобы сосать молоко, малышка стала играть с соском. Сжимая и разжимая его пальцами, она показывала десны, в которых стали прорезаться первые зубки.

– Девочка унаследовала дурные замашки отца, – улыбнулась Джейн, обращаясь к Дот.

В «Добыче» героиня Джейн отрезала волосы, чтобы понравиться любовнику. Я снял крупным планом падающие под ножницами кудри как символ порушенной любви, воспользовавшись для этого париком. В «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» она сделала то же самое, но с настоящими волосами. Было ли это совпадением? В тот день я словно впервые увидел новую Джейн со своей собственной жизнью и отдельно мою. В семейной жизни бывают минуты сомнений, ссоры, угрозы разводов… Всякое бывает. Однако потом все удается уладить за одну минуту, иногда за несколько часов, в худшем случае за несколько дней. Но теперь я понял, что начался распад любви и что это необратимый процесс.

Однако не случилось ничего драматического. Правда, меня беспокоило, с какой одержимостью работает Джейн и отсутствие тепла в наших повседневных отношениях. Меня смущал именно символический характер отрезанных волос – в нем я увидел стремление с ее стороны обрести новый имидж, желание перемен. Он открыл мне глаза на реальность, в существование которой я отказывался верить.

Я тоже был уже меньше влюблен в Джейн. Ее постоянная потребность действовать и все принимать всерьез начали утомлять меня. Я ведь увлекся честолюбивой, активной, наделенной здравым смыслом женщиной, но уязвимой, готовой на спонтанные и неблагоразумные порывы, способной играть и делать глупости. А оказался рядом с монстром деловой деятельности, подчас напоминавшим робота. Я, конечно, преувеличиваю, но лишь для того, чтобы меня лучше поняли.

Я никогда не писал дневников. И вот обнаружил интересную запись на двух страницах 20 мая 1969 года.

«Она вернулась со студии в восемь часов. Поцеловала, спросила, как прошел день у Ванессы. Сказала, что десну малышки, где прорезался первый зубик, надо лечить спиртом. За две недели до начала съемок Джейн отняла ребенка от груди. У нее больше не было молока. Поглощая три листика латука и кусочек сыра, она поболтала с Дот на кухне, составила большой список дел и села поработать у себя над ролью к завтрашней съемке. Она идеальна. Она великолепна. Чего она боится, так загружая себя работой? Всегда существует какой-то предел. Мне пора научиться не любить ее».

Я придумал тогда глагол «не любить» и стал благоразумно готовиться к неизбежному, не имея ни сил, ни желания что-то менять. Я не мог сказать, что Джейн стала другой, что часть ее естества, которую она хотела уничтожить, побеждала другую. Заглядывая в будущее, она менялась, а я как раз любил ту ее часть, которая не была видна на поверхности. Жить с новой Джейн мне стало неинтересно. Но я понимал, что расставание будет долгим и болезненным, несмотря на мой опыт в области любовной анестезии.