От звезды к звезде. Брижит Бардо, Катрин Денев, Джейн Фонда… - [73]

В «Возвращении домой» сняты куда более откровенные сцены, но никто на них не обратил внимания. Почему? Потому что у героини Джейн было извинение. Она заставляла партнера целовать свои интимные места и смело садилась на него верхом, чтобы доказать ему, что, несмотря на паралич ног, он сохранил потенцию. В общем, прекрасная была картина (часть этой сцены снималась с дублершей).

Чтобы оправдать наслаждение в любви ради самого наслаждения, лучше было возмущаться, критиковать или смеяться, словно все это не про нас. Родившись на свет, я выбрал не ту цивилизацию.

Вскоре после выхода «Добычи» мы были приглашены поужинать на остров Сен-Луи к Жоржу Помпиду, тогда премьер-министру. Это был высокообразованный человек и знаток искусства. Его жена Клод разделяла его увлечение живописью, скульптурой и антиквариатом.

За столом нас было человек пятнадцать. Среди гостей находились академик Морис Дрюон, художник Бальтюс. Помимо хозяина единственным политиком был министр культуры Андре Мальро. Интересная беседа вращалась вокруг самых разных тем. Обсуждение актуальных политических проблем в мире позволило Джейн получить о них иное представление, чем если бы она находилась в Голливуде или Нью-Йорке. (Вскоре после приезда во Францию мы однажды ужинали с Жоржем Помпиду. Французский ее тогда еще хромал, и она не сразу поняла, какое место в обществе занимает хозяин дома. «Это самый важный человек в правительстве», – сказали ей. Во время трапезы она повернулась к нему и спросила: «Значит вы большая шишка?» В то время Джейн еще не отделяла жаргон от хорошего французского. Ее оплошность, впрочем, позабавила Помпиду.)

К полуночи гости разошлись. Спустя два часа премьер-министр, его жена и мы с Джейн еще болтали в гостиной. Точнее, разговаривали мы с Клод, а Джейн и хозяин дома в восхищении застыли перед полотном Шагала в примыкающем к комнате кабинете.

Все крупные политические деятели Франции всегда были поклонниками женской красоты. Помпиду не составлял исключение. Вернувшись в салон, Джейн казалась не только восхищенной, но и удивленной оказанным ей вниманием со стороны такого человека, как Помпиду. Я понял по ее глазам, что пора уходить, и пояснил, что нам рано вставать.

– Мне тоже, – вздохнул премьер-министр.

Возможно, наш уход и разочаровал его, но он это никак не показал. Когда мы с ним увиделись снова, он уже стал президентом Республики, но оказал Джейн все то же внимание.

Я представил Джейн еще одного замечательного человека – писателя Роже Вайана, близкого до войны к движению сюрреалистов и дадаистов. Герой Сопротивления в рядах коммунистов, он порвал затем с КПФ, испытывая отвращение к ее руководству за подчиненность московским сталинистам.

Славу ему принес роман «Странная игра», а позднее «Закон» – Гонкуровскую премию. Вольнодумец и моралист, он строго следовал своим интеллектуальным взглядам. Это был человек высочайшей пробы. Мы с ним сблизились во время работы над сценарием «Опасных связей». Это он помог Джейн понять, что мир не делится на черное и белое: с одной стороны, мол, хорошие, демократические страны, а с другой – плохие, социалистические. Его антикоммунизм не опирался подобно американскому на страх и незнание взглядов противника. Ему прекрасно было известно, что марксистская философия ведет к тоталитаризму, а капитализму сопутствует такая его крайняя форма, как диктатура денег.

Это был теоретик личной свободы, одинаково отвергавший как иудо-христианский пуританизм, так и коммунистическое лицемерие относительно секса и права на наслаждение. «Единственное право, не записанное в Декларации прав человека и в американской конституции, – утверждал он, – право на счастье без права на наслаждение есть сплошной обман». Подобное кредо, выраженное человеком с таким цельным характером, не побоявшимся рисковать жизнью, отстаивая свои убеждения, не могло не произвести впечатления на Джейн.

Роже Вайан говорил, что не существует истинной любви в семье без отказа от собственничества. В особенности отказа от ревности. Его жена Элизабет прощала ему не только внебрачные приключения, но сама знакомила с девушками и молодыми женщинами, способными ему понравиться.

– А если твоя жена переспит с другом, ты станешь ревновать? – спросила Джейн.

– Это совершенно исключено.

– Почему?

– Тогда она перестанет меня любить.

– Он прав? – спросила Джейн Элизабет.

– Да, – ответила она. – Я перестану его уважать, если он не позволит мне кричать от наслаждения в объятиях другого мужчины.

– Это несправедливо. Я не называю это свободой! – воскликнула Джейн.

– Может быть. Но любовь не всегда представляет математическое уравнение. Мы с Роже нашли свою форму свободы, и мы счастливы.

Наступит день, когда Джейн по-своему и до конца воспользуется предоставленной ей свободой.

В ту ночь после любви, лежа на немного узкой кровати в комнате для друзей, она спросила:

– Ты согласен с теорией Роже?

– Нет, – ответил я.

– Почему?

– Потому что ты не Элизабет.

После подобного ответа, который таковым и назвать было нельзя, я поцеловал Джейн и мы уснули.

Сегодня я бы нашел, что ответить. А тогда не сумел. Живя в разное время с тремя разными женщинами, я следовал определенным правилам игры, то есть старался соблюдать супружескую верность, подчас заслуживая ноль за поведение. И пришел к выводу, что сексуальной рутине, как неизбежному следствию моногамии, сопутствует вранье или, точнее сказать, тайные измены друг другу. Лично я не вижу в этом ничего трагического. Во-первых, это забавляет друзей, а во-вторых, не столь болезненно, как окончательный разрыв. Тем не менее я никогда не замечал, чтобы моногамия обеспечивала соблюдение контракта на счастье. Исключение составляют те пары, которые ставятся всем в пример, но которые много лет не занимаются любовью.