От звезды к звезде. Брижит Бардо, Катрин Денев, Джейн Фонда… - [66]

Вопрос. «Хотели бы вы снова сниматься у Вадима?»

Катрин. «Я горячо желаю этого. Никто больше Вадима так не радуется опыту, полученному мной на „Шербурских зонтиках“. Он никогда не ревнует к успеху тех, кого любит. Радуясь тому, что я снимаюсь у Жака Деми, он успокаивал и поддерживал меня в минуты сомнений. Мне казалось, что я не готова к такой важной роли. Но тот факт, что другой преуспел там, где сам он потерпел неудачу, не вызывал у него горечи… Вадим слишком многому меня научил, чтобы я стала отрицать его влияние. Мое настоящее и будущее теснейшим образом связано с прошлым. А мое прошлое – от шестнадцати лет и до двадцати одного года – это Вадим».

В то лето журналисты тщетно разыскивали нас с Джейн в Сен-Тропе. Вместе с Кристианом и Натали мы проводили каникулы в Клауэе (75 жителей), в бассейне Аркашона, где поселились в скромной гостинице. Нашими соседями были отставной бригадир жандармерии и его слепой пес, бывшая оперная дива, консьержка префектуры Бордо и сборщик налогов, весьма смахивавший на господина Юло, героя фильма Жака Тати.

Наши окна выходили на устричный садок. Сосновый лес за гостиницей простирался до огромных песчаных дюн, покрытых тростником и гвоздиками. С высоты дюн открывался вид на один из самых прекрасных пляжей Европы, практически пустынный даже в разгар сезона. При отливе Атлантический океан отступал на несколько километров, чтобы потом наброситься на дюны со скоростью галопирующей лошади.

Бывшей ученице колледжа для избранных, привыкшей к роскоши Бэл-Эра было не просто приспособиться к примитивному комфорту нашей гостиницы – никакой обслуги, общий душ на лестничной площадке, телефон в конторе хозяина. Не совсем тот образ жизни, который она ожидала увидеть у человека, считавшегося столпом гедонизма. Это было сюрпризом для балованного дитяти американского капитализма. Но Джейн обладала поразительным умением приспосабливаться к новым ситуациям. Опасаясь микробов (все, что нестерильно, было для нее грязным и опасным), она тем не менее с радостью вкушала прелесть таких деревенских каникул. Этот опыт несомненно помог ей через шесть лет во время поездки во Вьетнам.

В силу характера своего воспитания, выпавшего на годы войны, привыкнув переходить из дворцов в скромные таверны, не связывая радости жизни с роскошью и комфортом, я не догадывался, каким шоком для Джейн были эти несколько недель в Клауэе. Она рассказала об этом много лет спустя.

Мне же очень нравилось завтракать на террасе, превращавшейся в плот во время прилива. Нравились разговоры с другими постояльцами, достойными места в фильме Тати, прогулки по дюнам и по огромному пляжу, блестевшему как зеркало после отлива, нравилось лакомиться только что выловленными устрицами, собирать ракушки в мокром песке и ощущать полный покой. Никаких разговоров о кино, никаких журналистов и фотографов вокруг. Дети были в восторге. Джейн очаровательна, особенно распевающая во все горло во время прогулок на машине «Жаннетон берет свой серп и идет срезать камыш» или песни из американского фольклора, которые мы с Натали подхватывали со своим ужасным акцентом. Я вижу ее запрокинутую назад голову между двумя детскими головками, босоногую, упершуюся в ветровое стекло и отбивающую такт пальцами ног. Натали говорила ей по-английски:

– Мне нравятся пальцы ваших ног.

– Что ты в них нашла особенного?

– Они похожи на мужские ноги в музеях.

– Музее… – произнес неожиданно Кристиан.

– Да он же заговорил! – вскричала Джейн.

– Нет. У него икота, – уточнила Натали.

Все это и было олицетворением счастья.

Но Джейн его было недостаточно. Ей чего-то не хватало. Она призналась через год после рождения нашей дочери Ванессы: «Достигнув тридцати двух лет, я поняла, что потеряла тридцать два года жизни». (Если бы она могла заговорить при рождении, то сказала бы акушеру: «Я потеряла девять месяцев жизни».)

Я не отдавал себе отчета, что Джейн уже тогда проявляла некоторые симптомы прогрессирующего американского пуританства. Глубокую потребность оправдывать свое существование, оказывая влияние или оправдывая во имя их блага свое вмешательство в судьбы людей. «Жизнь без цели – потерянная жизнь» – таким мог бы быть ее девиз. Очень благородная философская позиция, которую я понимаю и которой восхищаюсь. Но сам не могу ограничить жизнь стремлением к одной «цели». Я придаю слову «жизнь» более широкий смысл, не исключающий ни удовольствий, ни потраченного впустую времени («пропащего», как сказала бы Джейн), ни всех тех радостей, которые дает мыслящим людям Творец вселенной под названием Земля.

Лишь в одном Джейн отходила от традиционных установок протестантов ХVI и ХVII веков: она не связывала секс с понятием греха. В этом смысле она была – и осталась – женщиной, свободной от всяких комплексов вины.

Мы возвращались с пляжа, Джейн несла на плечах Кристиана, Натали – листы со своими рисунками. Фальшивя, я напевал американскую песенку «В серебристом свете луны».

Дома меня ждало письмо Катрин.

«Среда 22 июля.

Ты ничего не можешь сделать для меня. И тем не менее сегодня вечером ты единственный, с кем я могу поговорить, как сама с собой».