От звезды к звезде. Брижит Бардо, Катрин Денев, Джейн Фонда… - [44]

Начинался новый день. На мой взгляд, несколько рано: я спал всего три часа и накануне перебрал виски.

Через неделю после памятного вечера у «Максима» Аннет вернулась домой. Приехав с вещами на улицу Энгр, она сказала, что ее замучила совесть. Я не стал ее ничем попрекать и задавать вопросы. Она расценила это как полное отсутствие галантности с моей стороны. Я знал, что она уйдет снова, и отказывался разыгрывать ревнивого мужа.

Мое понимание, терпимость по отношению к Аннет, которые друзья называли примиренчеством и трусостью, оправдаются потом, когда она решит оставить мне Натали.

– Ты так ее любишь, – сказала она. – Я же принесла тебе столько огорчений. Я не могу ее у тебя похитить.

Некоторые считают, что плохая жена – плохая мать. Отнюдь. Она любила дочь и совершенно искренне считала, что та будет счастливее со мной. Ее собственная судьба складывалась так неопределенно. При этом я вспоминал персонаж Мэрил Стрип в картине «Крамер против Крамера» (героиня оставляет сына отцу, опасаясь, что не сможет сочетать свою личную жизнь с обязанностями матери, и тем не менее обожает мальчика). «Ты не только отец, ты и мать», – любила повторять Аннет.

В Риме итальянцы носили ее на руках. И эти несколько месяцев были самыми счастливыми в ее жизни свободной женщины.

Я прожил с Аннет самые беспечные годы в своей жизни. Эта забавная, веселая женщина любила свой дом, принимая гостей в любое время дня и ночи. И мои друзья обожали ее. Когда она от меня ушла, я с удивлением обнаружил, что страдаю больше, чем после развода с Брижит. Было ли это повторением неудачи? Может быть, рана открылась второй раз?

Через два месяца после отъезда Аннет в Рим удовольствие, испытанное при мысли, что я снова увижусь с очаровательным существом из «Эпи-Клюба», стало знаком полного выздоровления.

Я нашел Катрин в плохо освещенном коридоре позади павильона «С». Она была в белом пиджаке и шерстяной юбке, с довольно потрепанной сумкой в руке. Увидев меня, подняла голову и, не изменяя выражения на лице, направилась ко мне.

Обстановка ночного клуба, веселье, подогреваемое несколькими рюмками вина, воздействуют на эфемерную красоту некоторых женщин. Красота Катрин не зависела от игры света и теней или смены декорации.

– А, здравствуйте, – произнесла она. И пока мы шли в бар, добавила: – Я ждала вас.

Катрин всегда изъяснялась на прекрасном французском языке.

Мы проболтали часа два в студийном баре-ресторане. Катрин относилась ко мне настороженно, скорее всего, из-за моей репутации. Она ожидала увидеть циника, поверхностного, хотя и умного мужчину. А обнаружила во мне нежность и умение слушать. Ей же был присущ юмор и понимание абсурда. То есть скорее англосаксонские, чем латинские качества ума, и уж вовсе неожиданные у семнадцатилетней девушки.

Закончив съемку, в баре появилась всеми замеченная Франсуаза, бросилась к сестре, чтобы поцеловать ее, и, едва кивнув мне, убежала.

Когда мы покинули студию и Катрин села в мою машину, у меня не было никаких планов. Я тщетно искал ключ зажигания. Видя мои тщетные попытки найти его, Катрин рассмеялась:

– «Феррари» без ключа вряд ли на что пригодна.

– Вероятно, я его обронил в баре. Студийный бар оказался закрытым.

– Возьмем такси, – предложила Катрин.

– У меня нет ни гроша. Бумажник остался дома.

– У меня есть чем расплатиться, – сказала Катрин.

Мы сели в такси.

– Куда едем? – спросил шофер.

Я мог спокойно привезти домой шлюху и уложить ее в нашу с Аннет постель, но только не женщину, в которую, как мне казалось, я влюбился. То была довольно глупая и сексисткая этика, но в общем все было именно так. Тогда я вспомнил, что Кристиана Маркана нет в Париже. Мне было известно, где он прячет ключ от своей квартиры.

– Улица Боссано, дом 15, – сказал я шоферу такси.

Катрин оплатила такси. Мы незаметно проскользнули мимо консьержки мадемуазель Мари (она снова запила) и поднялись по лестнице. Ключ был на месте, и мы вошли в квартиру, где расписанный Жаном Жене слегка пожелтевший и склоненный абажур вызывал в памяти столько воспоминаний.

Я разогрел на плитке воду, и мы, флиртуя, принялись за чай.

Катрин было 17 лет, мне – 32. Но возраст не разделял нас. И опыт тоже. Женщины догадываются о многом, еще ничему не научившись.

Уходя, я предложил заехать ко мне.

– Только возьму бумажник и отвезу вас поужинать.

– Нет, я должна вернуться домой, – сказала Катрин. – Я вас высажу по дороге.

В такси она молчала, но сидела, прижавшись ко мне. Перед тем как расстаться, мы поцеловались в губы.

Было еще не поздно. Натали сотрясал привычный кашель. В детстве я пережил ту же пытку. Доктора соревновались по части рецептов, но безрезультатно. Иногда успокоение приносило молоко с медом. Я дал ей это выпить и рассказал любимую сказку о грустном дельфине Мельхиоре, научившемся читать и добившемся от президента разрешения дельфинам посещать коммунальную школу. (Сия нравоучительная сказка вышла мне боком: Натали отказывалась ходить в ясли, ибо среди детей не было дельфинов.) К трем ночи она уснула.

А в восемь утра, в превосходной форме, нырнула ко мне под одеяло.

– Только не смей просыпаться.