От звезды к звезде. Брижит Бардо, Катрин Денев, Джейн Фонда… - [46]

Приехав рано утром, как и обещал, на студию «Бийанкур», я убедился, какая там царила паника. Техники, актеры и продюсеры опасались, что придется забыть о фильме. Мне не хотелось брать на себя чреватое опасностями спасение корабля, но после двухчасового разговора, выслушав аргументы и просьбы Брижит и Франсиса, я сдался. О том же меня попросил бледный, кусающий губы Жан Орель. Казалось, он вот-вот расплачется. Он умолял меня «вытащить его из передряги».

Прочитав сценарий, я потребовал сорок восемь часов для самых необходимых переделок.

Проводив Брижит на авеню Поль-Думерг, мы поговорили о ее роли. Она уже рассталась с Жаком Шаррье и, похоже, жила одна.

– Где Николя? – спросил я.

– У дедушки и бабушки.

Я всего раз видел Брижит с сыном, которому было полгода. Это был прелестный, пышущий здоровьем бутуз. Она куда-то собиралась уйти и надела очень ей идущую шляпку с широкими полями и искусственными цветами. Когда она наклонилась, чтобы поцеловать сына, тот стал истошно орать.

– Видишь, он меня терпеть не может.

– Его пугает твоя шляпа.

– Он орет и когда я без шляпы.

Во время одного из интервью Брижит сказала: «Я хотела этого ребенка. Я хотела родить, пока молода, и мечтала о мальчике». А по поводу вечно ее преследовавших журналистов заметила: «Не моя вина, что, когда родился Николя, пришлось отражать осаду фотографов. Я не звала их. Но они были повсюду: у дверей, на лестнице, в квартире и даже на крыше со своими телеобъективами. Один вознамерился спуститься по веревке на мой балкон. Веревка оборвалась, и он свалился на няньку, поливавшую цветы, и у той едва не случился сердечный приступ. Николя – мой, и я не хочу, чтобы к нему прикасались… Никто его у меня не отнимет…»

С помощью Клода Брюле я за сорок восемь часов переписал сценарий, и работа на студии возобновилась. Несмотря на это (сам не знаю как), я находил время встречаться с Катрин.

Ее родители не хотели этого. Но Катрин была влюблена и не походила на человека, на которого можно повлиять запретами, даже если они исходили от боготворимой ею семьи.

В январе мне предстояло снимать натуру в горах Виллар-де-Лан. Я предложил Катрин ехать со мной. Ей предстояло сделать решающий шаг. Не раздумывая, она объявила отцу, что уедет со мной в любом случае – с его согласия или без оного. До совершеннолетия Катрин оставалось десять месяцев, и тот уступил, поняв, что дочь приняла окончательное решение.

На съемку приехало много корреспондентов, но мне удалось невероятное: ни одной фотографии Катрин со мной не появилось в газетах.

Этому чуду можно дать много объяснений. У Брижит не было официального любовника, и пресса изощрялась по поводу «рецидива». Пятистраничный репортаж в «Жур де Франс» был подан под таким заголовком: «ББ вернулась к своему Пигмалиону – Вадиму». И намекалось, что не исключен повторный брак. Бывший журналист, я знал все хитрости профессии и так запутал карты, что никто ни о чем не догадался. Как это ни покажется невероятным сегодня, репортерам и в голову не приходило, что маленькая, застенчивая брюнетка, которую часто встречали со мной, имела шанс унаследовать трон, оставленный двумя моими знаменитыми экс-супругами. На вопросы, которые при этом задавались, всегда находился один ответ: «Она совсем не в его вкусе».

Тем не менее Катрин несомненно была наделена качествами, которые будут потом признаны многими. Она была умна, наделена ядовитым чувством юмора, приводившим меня в восхищение, и при всей внешней холодности обладала страстным темпераментом. Ничего удивительного, что двумя первыми, самыми успешными и громкими ее фильмами стали «Шербурские зонтики», нежная и романтичная мелодрама Жака Деми, и «Дневная красавица» Луиса Бунюэля, блестящая иллюстрация эротических фантазмов мазохиствующей буржуазии.

Подчас она демонстрировала сильный характер. Однажды мы катались в санях высоко в горах. Стало быстро темнеть, и я предложил, чтобы выиграть время, вернуться по заснеженному полю. Накануне прошел дождь, и к ночи все подмерзло: снег превратился в лед. Для меня, знакомого с горами, это не составило проблемы, но Катрин в кожаных сапожках все время падала и скользила и чуть не угодила в горный ручей. Я хотел ей помочь выехать на наезженный путь, но она отказалась.

– Я доеду сама, – заявила она.

На ней были лыжные брюки и черная непромокаемая куртка. Падая и скользя на животе, Катрин напоминала маленького тюленя. Дважды я ловил ее на самом краю пропасти. По возвращении в отель она была вся мокрая, в синяках и мертвая от усталости. Но ведь не сдалась же!

По вечерам Катрин долго разговаривала по телефону с родителями и Франсуазой. А я связывался с Тулоном, где у мамы находилась Натали (врач настоял отправить ее на юг, где зима была менее суровая, чем в Париже).

Я с нежностью вспоминаю наш простенький, обшитый деревом номер. Я учил Катрин играть в шахматы. Мы также дулись в покер. Она часто выигрывала, безбожно блефуя с видом невинного ангела и апломбом профессионала.

Однажды в субботу вечером продюсер решил угостить всю группу в отель-ресторане, выстроенном на вершине горы. Попасть туда можно было только на фуникулере. Спускаться вниз нам предстояло в полночь, но внезапно налетевшая, вопреки прогнозу синоптиков, буря вывела из строя фуникулер и сделала нас пленниками до утра.