От звезды к звезде. Брижит Бардо, Катрин Денев, Джейн Фонда… - [35]

Я встретил Аннет и ее сестру Мерете, не столь красивую, но такую же динамичную и «секси», пользовавшуюся таким же успехом, как и младшая сестра, в начале года. Обе приехавшие в Париж датчанки сводили с ума всех плейбоев столицы. Их отец, сельский врач, покончил с собой, когда его бросила жена. Девочкам было 8 и 9 лет. С тех пор их мать жила со странным и гениальным человеком, ученым, героем Сопротивления в период нацистской оккупации. Но они были бедны. И девушки уехали из Копенгагена зарабатывать на жизнь. На какое-то время Аннет стала нянькой и тренером по водным лыжам в Англии, а Мерете позировала для модных журналов. Потом они перебрались в Париж, где, живя без гроша в кармане, тем не менее отвергли домогательства Али Хана, Бародского махараджи, Дэрила Занука и других миллиардеров. Сказав «нет» деньгам, обе произнесли приговор и браку по расчету. Что сделало их еще более желанными.

Однажды вечером я находился в компании Аннет и Мерете в дискотеке на улице Сен-Бенуа. И уже было встал, чтобы пригласить старшую (мы с ней немного флиртовали), когда Аннет произнесла со своим неописуемым акцентом:

– Нет, ты танцуешь со мной.

Сестры уже посовещались, кому я должен был достаться. Аргументы так и остались мне неизвестны. Победила Аннет. Убежденный, что выбирают всегда женщины, оставляя мужчинам иллюзию, будто они их выиграли в жарком бою, я пришел к выводу, что сей скандинавский торг лишь позволил всем троим выиграть время. Я потанцевал с Аннет и в тот же вечер отвез ее в «Бельман», переспал с ней, влюбился и мы больше не расставались.

Она приехала ко мне в Венецию, где я как раз снимал «Кто знает?».

26 января мы всей съемочной группой весело отпраздновали мой день рождения в «Граппа ди Ува». В лифте отеля «Бауэр Грюнвальд» на Большом канале Аннет сбросила жакет и расстегнула блузку. Начав стриптиз на площадке 4-го этажа и шагая по коридору к нашему номеру, она продолжала сбрасывать остальные предметы своего туалета – блузку, юбку, лифчик и, наконец, трусики. Так что перед дверью нашего «люкса» она была уже совершенно голая, как Ева в саду Эдема. Повернувшись ко мне, она протянула ладонь, на которой лежала свернувшаяся в клубок маленькая змейка, настоящее сокровище, в виде золотой цепочки от «Булгари» с выгравированным «Моему Пипфюглю».

«Пипфюгль» по-датски «воробей». Такое прозвище она дала мне. «Ты самый богатый и самый бедный мужчина на свете, – сказала она мне. – Как воробей, ты все видишь и все знаешь, но у тебя нет счета в банке». Позднее я узнал, что она продала два платья от Балансиаги, чтобы купить мне эту цепочку.

Я не успел поблагодарить ее, как появились наши соседи.

– Ключ! – крикнула Аннет.

Я забыл его у консьержа. Собирать разбросанные по коридору вещи было поздно. Мимо нас прошествовала американская пара, и Аннет улыбнулась им с непринужденным видом одетой в вечерний туалет женщины, вернувшейся с бала, которая извиняется за то, что не узнала некоторых гостей. Я набросил на нее свой пиджак.

И тут раздался смех. Громкий, великодушный смех Орсона Уэллеса. Он шел к нам в сопровождении грума, подбирая на ходу брошенные предметы женского туалета, что и вызвало с его стороны такое веселье.

Узнав меня и дружески кивнув, он не спускал глаз с Аннет. Большой знаток женской красоты, Орсон не стал расточать комплименты. Только прищурил лукаво глаза и сказал Аннет, тщетно пытавшейся скрыть свою наготу, прижимая к груди мой пиджак:

– Прошу извинить за внешний вид, я весь день был за рулем и не выгляжу очень представительно.

– Наша дверь заперта, – пробормотала Аннет. – Я забыла ключ.

– Можете одеться в моем номере.

И, не ожидая ее ответа, пошел к своей двери.

Пока Аннет одевалась, он открыл бутылку коньяка. Мы уже немало выпили в «Граппа ди Ува», и, зная питейные таланты Уэллеса, я приготовился к трудному испытанию.

Он приехал в Венецию повидаться с итальянским продюсером, чтобы обсудить проект фильма, который привел его в восторг, но до воплощения замысла так и не дошло.

Уоллес спросил Аннет, не снимается ли она в моем фильме.

– Я не намерена сниматься в кино, – ответила она.

– Наступит день, когда вы поймете, что вся наша жизнь – кино. К тому же кино – превосходная штука, чтобы дразнить жизнь.

Мне предстояло рано снимать, но Орсон Уэллес не отпускал нас. За первой бутылкой последовала вторая.

– Солнце очищает от греха, – сказал он. – Обождем, когда рассветет.

После восхода солнца, которое очищает от греха, мы с Аннет наконец вернулись к себе.

В Мадриде беременная Аннет ужасно страдала от жары. Брижит называла меня чудовищным эгоистом за то, что держу ее рядом с собой. И сумела убедить будущую мать уехать в Копенгаген. Прощаясь со мной в аэропорту, Аннет плакала.

Никого не любя, не имея любовника, Брижит пребывала в угнетенном состоянии. Мы провели с ней, однако, несколько веселых вечеров у цыган и танцоров фламенко. Но по большей части она уединялась, окруженная своим маленьким двором, состоявшим из гримерши Одетты, парикмахера, дублерши и некоторых поклонников и поклонниц, готовых выполнить любое ее желание. Брижит любила окружать себя «подпевалами». Она хотела, чтобы ей говорили: «Моя Бриби, ты права» или: «Моя Брибри, пусть себе болтают, они ничего не понимают». Ее толкали на легкий путь успеха, а ей не хватало требовательности к себе или интеллектуальной смелости при выборе фильмов. Я уже говорил, что Брижит не очень любила кино. Но не была капризной актрисой. Во время съемок «Ювелиров» она вела себя безупречно.