От звезды к звезде. Брижит Бардо, Катрин Денев, Джейн Фонда… - [25]

Я взял напрокат моторку, чтобы добраться до пляжа Пампелонн, где должна была происходить съемка. Со мной была мать, приехавшая из Парижа, чтобы быть рядом со мной в последний съемочный день. Посреди бухты у нас кончилось горючее. Неприятность для режиссера и драма для продюсера, у которого не было денег на еще один день.

К счастью, нас заметила рыбачья шхуна, возвращавшаяся в порт. Взять нас на буксир у нее не было сил. Я попросил маму остаться в лодке, чтобы избежать неприятностей с полицией, которая могла решить, что лодку хотели захватить, а потом бросили.

– Через час я пришлю за тобой подмогу, – пообещал я.

Рыбак высадил меня около места съемок. Я попросил первого ассистента Поля Фейдера (сына великого Жака Фейдера) предупредить портовые власти.

В шесть тридцать, когда был отснят последний кадр и я крикнул «стоп!», пуповина была обрезана. Оранжевый круг солнца опускался за горизонт, купаясь в Средиземном море.

Брижит посмотрела на меня.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказала она.

– Слушаю тебя.

– Через час в «Ла Понш», согласен?

– Да.

Приехав в Сен-Тропе и оказавшись в штабном номере, я вдруг осознал, что весь день не видел маму.

– Вы подобрали мою лодку?

– Какую лодку?

Оказалось, что ассистент забыл их предупредить.

Приятель Поль Альбу, вызванный на помощь, дал свою лодку с мощным мотором, и я только в сумерках подобрал свою мать, находившуюся в десяти километрах от берега. Я не знал, чем замолить свой грех.

– Я ничуть не тревожилась, – сказала она. – Ведь я не настолько богата, чтобы ты позарился на наследство. Ожидая тебя, я делала упражнения по системе йогов.

Мы медленно вернулись в порт, взяв на буксир мою моторку.

– У меня была назначена встреча с Брижит в «Ла Понш», но она наверняка уже покинула Сен-Тропе. Интересно, о чем она хотела со мной поговорить?

– Ни о чем.

У меня, видимо, был такой огорошенный вид, что моя мать добавила:

– Как все дети, Брижит не имеет понятия об угрызениях совести. Она просто хотела убедиться, любишь ли ты ее по-прежнему.

11

Ожидая бессонницы от нервной депрессии, я был поражен, что на самом деле испытывал счастье обретенной свободы. Меня ждали каникулы, как в далекие времена, подкрепленные верой в успех. Пиршество и наслаждение.

Сен-Тропе переживал тогда расцвет. Его пляжи принадлежали нам. Рестораны открывали нам свои двери. Единственный ночной клуб «Эскинаде» существовал благодаря нашим безумствам. Сказочная жизнь начиналась на восходе и больше не кончалась. Мудрая и сумасшедшая Франсуаза Саган[2] говорила мне:

– Надо отметить конец любви так же, как отмечают смерть в Новом Орлеане. С песнями, смехом, танцами и обильными возлияниями. Как и саму жизнь, любовь нельзя положить в банк. Ее надо потратить. А позднее она залечивается.

Подчас легкая грусть ласкала меня своим крылом, особенно с наступлением сумерек. Зато ночи были богаты лицами и безоглядными клятвами.

Именно в «Эскинаде» я познакомился с застенчивым немецким туристом. Восхищенный проделками нашей банды, он готов был заложить душу дьяволу, лишь бы быть в нее принятым. Его звали Гюнтер Закс фон Опель.

Думаю, он бы упал в обморок, если бы узнал, что через десять лет, день в день, станет третьим мужем Брижит Бардо.

Куда подевалась Брижит? Чем была занята?

Каждую неделю я отправлялся в Ниццу, чтобы поработать с монтажницей мадам Викторией Спири-Меркантон, которую все звали Тото. Эта замечательная, русская по происхождению, женщина прославилась тем, что добилась перехода во Франции на негорючую пленку. После пожара, во время которого она потеряла сгоревшего заживо режиссера, часть волос и любимое манто, всполошившееся ее воплями – а когда она орала, это было слышно далеко – правительство было вынуждено принять меры безопасности в монтажных. «Понимаешь, – говорила она со своим сильным славянским прононсом, – я добивалась лишь того, чтобы иметь право курить „голуазы“ во время работы».

Ее боялись все режиссеры, и тем не менее стремились заполучить на фильм, ибо без гениев всегда трудно обходиться. Когда она сидела перед мовиолой, все подчинялось ее воле. Узнав, что в ее лапы попал новичок-дебютант, даже завистники стали выражать мне сочувствие. И ошиблись. Между нами (а Тото была старше меня на 15 лет) любовь возникла с первого взгляда. Мы отчаянно ругались, причем она не выбирала выражений. И любили, понимали друг друга. Все остальное не имело значения.

Именно от Тото я узнал новости о Брижит.

– Она приезжала со своим актером, чтобы посмотреть смонтированный материал, – сказала Тото.

– Ты ей что-нибудь показала?

– Я сказала: «Получи разрешение режиссера».

– Как она выглядела?

– Я спросила, как ей живется с новой игрушкой, она ответила, что безумно счастлива, и расплакалась.

– Она всегда плачет, это не имеет значения.

– Это значит, что она любит тебя. В доказательство, какая она дура, спросила, где ты живешь в Сен-Тропе. Я наорала на нее и сказала, чтобы она оставила тебя в покое, что ты найдешь себе кого-нибудь получше ее. Она меня чмокнула и бросилась к машине, в которой ее актер уже минут сорок жал на клаксон.

Сидя перед мовиолой, мы поорали друг на друга, пообижались и в конце концов договорились об изменениях в сцене на верфи. А потом отправились в студийный бар выпить. Внезапно Тото протянула мне листок бумаги.