От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. - [276]

«Старшина» на основе документов, прошедших через его руки, докладывал: «В руководящих кругах германского министерства авиации и в штабе авиации утверждают, что вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен. Будут ли предъявлены какие-либо требования Советскому Союзу – неизвестно, и поэтому следует считаться с возможностью неожиданного удара»[1894].

Когда нарком НКГБ Меркулов 16 июня ознакомил Сталина с дальнейшими сведениями от «Старшины», указывавшими на то, что приняты уже последние меры перед нападением, Сталин вышел из себя и сказал, что это не источник, а дезинформатор. Проигнорировал Сталин и донесения Зорге[1895]. Он также полностью пренебрег сообщением, будто Розенберг уже подобрал администрацию для управления советской экономикой после оккупации советских территорий и пообещал «стереть название „Россия“ с географических карт»[1896].

Сталин все же потребовал, чтобы все разведывательные донесения были пересмотрены, так как кажутся «противоречивыми». Он «приказал подготовить более убедительную и доказательную сводку всей разведывательной информации»[1897]. 20 июня 1941 года появился документ «Календарь сообщений агентов берлинской резидентуры НКГБ СССР „Корсиканца“ и „Старшины“ о подготовке Германии к войне с СССР за период с 6 сентября 1940 года по 16 июня 1941 года». Он попал в руки Меркулова через несколько часов после нападения немцев. В итоге документ был возвращен начальнику немецкого отдела управления внешней разведки и отправлен в архив. В Разведуправлении в конце июня также подготовили «Перечень донесений военной разведки о подготовке Германии к войне против СССР (январь – июнь 1941 года)», но этот документ, очевидно, также не докладывался руководству в связи с тем, что события опередили его – началась война.

Сталин отказывался воспринимать сообщения, подвергавшие сомнению проводимую им политику в течение двух предшествующих лет. Конечно, многие документы составлялись с учетом мнения наверху, и разведчикам приходилось искать способы не слишком отклоняться от истины и исполнить свой долг, все же предупредив об опасности. Вера Сталина в провокации англичан, с одной стороны, и в ультиматум немцев, который должен предшествовать нападению, с другой, оставалась незыблемой.

Несмотря на чистки, нанесшие большой ущерб советской разведке, она оставалась весьма эффективной и получала ценные разведывательные сведения. Однако информация, докладываемая руководству, предварительно анализировалась с учетом «мнения наверху», что приводило к тенденциозному пониманию материала. В итоге в массе разведывательных сведений было достаточно двусмысленных фактов, что убеждало Сталина, будто нападение Германии может быть отсрочено или по крайней мере начнется в тот момент, который он сам выберет, если правильно разыграет дипломатические карты. Сообщения разведки указывали на возможность раскола между Гитлером и военными: Гитлер надеялся добиться своих целей путем переговоров, а вермахт хотел войны[1898]. Это усиливало уверенность Сталина в том, что объявить всеобщую мобилизацию и начать развертывание войск на границе равносильно началу военных действий. Сталин находился в плену своих иллюзий, постоянно находя рациональные на вид оправдания своим поступкам.

То, что страна не сумела должным образом подготовиться к нападению нацистской Германии, является безусловной ошибкой советского руководства. Объективности ради необходимо отметить, что даже с позиций нашего времени, зная все то, что произошло, достаточно трудно выбрать верный альтернативный вариант, который должно было выбрать советское правительство. Скорее всего, это могло бы быть решение без объявления всеобщей мобилизации привести части прикрытия госграницы в полную боевую готовность с выводом их в районы сбора и сосредоточения с одновременным выдвижением войск второго стратегического эшелона из глубины. Кстати, те командиры, которые так и поступили (например, командующий 5-й армией КОВО генерал М. И. Потапов[1899]), смогли сохранить свои войска и оказать организованное сопротивление агрессору. Если были бы приняты упреждающие меры, последствия нападения можно было бы в лучшем случае смягчить, но не предотвратить. И, конечно, не могло идти речи не только о каком-то превентивном ударе, но и даже о развертывании дополнительных сил вдоль границы. Маршал Жуков впоследствии спорил с маршалом Василевским, который утверждал, будто Сталин совершил ошибку, не развернув все силы прикрытия и второй эшелон на границе. Г. К. Жуков считал, что «точка зрения Василевского не вполне соответствует действительности. Я уверен, что Советский Союз был бы разбит в самом начале, если бы мы развернули все наши силы на границах накануне войны, а немецкие войска смогли бы выполнить свой план, окружить и уничтожить их на границе… Тогда гитлеровские войска смогли бы ускорить свою кампанию, а Москва и Ленинград пали бы в 1941 году»[1900].

С другой стороны, Василевский совершенно прав, когда утверждает, что если бы Сталин своевременно принял решение о приведении войск в состояние полной боеготовности, то «уже в первые дни войны были бы нанесены противнику такие потери, которые не позволили бы ему столь далеко продвинуться по нашей стране, как это имело место»