От Русской земли к земле Киевской. Становление государственности в Среднем Поднепровье в IX–XII вв. - [65]
На первый взгляд, сообщение киевского и новгородских источников противоречат друг другу. Но это лишь видимость. Сообщая о перемещении Мстислава на юг, Московский свод 1479 г. (Мс 1479) излагает события так: «Приводе Володимерь сына своего Мъстислава из Новагорода в Кыевъ и дасть ему Белгородь…»[809]. Текстуальная и смысловая близость процитированного отрывка сообщению НІV—СІ несомненна; это объясняется и тем, что протограф НІV—СІ, как и протограф Мс. 1479 пользовались на пространстве XII в. южнорусским источником, близким к Ипатьевской[810]. Упоминание Белгорода в Мс. 1479 г., которое, видимо, было опущено сводчиком 1448 г. (протограф НІV—СІ), ставит все на свои места: Мстислав прибыл из Новгорода в Киев, откуда был направлен отцом в Белгород. Трактовка этого события составителем НІЛ вряд ли может рассматриваться как описка. На мой взгляд, прав был М.С. Грушевский, заметив, что летописец отразил свое понимание происходящих событий, а именно — перевод Мстислава в Белгород делал его главным претендентом на киевский стол после смерти Мономаха.
Следовательно, речь может идти о восприятии современниками Белгорода как города, вокняжение в котором автоматически означало приобщение к прерогативам власти великого князя (в понимании новгородского летописца занятие белгородского стола приравнивалось к вокняжению в Киеве). Таким образом, наряду с Переяславлем, ставшим после вокняжения Мономаха в Киеве последней ступенькой к киевскому столу, схожий статус обретает и Белгород. Вокняжение Мстислава в 1125 г. в качестве наследника Мономаха явилось прецедентом, значительно поднявшим статус Белгорода в глазах современников.
К исходу первой четверти XII в. Белгород окончательно завершает превращение из сторожевой крепости в малый город, являющийся епископской резиденцией, управляемый собственным князем и обладающий собственной сельской округой[811].
В это время идет активное расширение территории города. При этом застраивается не только укрепленная часть посада: со стороны северной линии укреплений возникает незащищенное «предградье». Археологическими исследованиями на территории Белгорода выявлены жилища горожан и производственные комплексы, связанные с гончарным и железоделательным ремеслом. Ограниченность площади, охваченной раскопками, не позволяет составить полного представления о городской планировке. С уверенностью можно лишь констатировать, что в юго-западной части посада находился гончарный квартал. Всего исследовано девять гончарных горнов, расположенных группами по два-три. Обильный керамический материал дает очень широкие рамки гончарного производства — от конца X до начала XIII в.[812] По-видимому, на протяжении почти всего существования Белгорода гончарство занимало не последнее место в городском хозяйстве. Другим заметным явлением в нем было железоделательное производство. Его следы обнаружены к северу от гончарного района, ближе к валам, в восточной части посада[813].
Социальное и политическое развитие белгородской по-литии, во главе которой со второго десятилетия XII в. стоял не киевский посадник, а собственный князь, обусловило повышение роли Белгорода в истории Русской земли. Ориентация на поддержку князей из клана Мстислава в политике Белгорода с середины XII в. приобретает устойчивый характер. Белгород становится одним из опорных пунктов, обладая которым Мстиславичи вели борьбу за возвращение и сохранение киевского стола. Это становится заметно уже в первые годы правления Всеволода Ольговича.
§ 5. Между Киевом и Черниговом: особенности династической политики Всеволода Ольговича
Оказавшись на киевском столе, Всеволод Ольгович предпринял попытку реализации собственной концепции «киевского сеньората» — установление контроля за Русской землей силами черниговской династии. По свидетельству летописца, «…сѣде Олговичь в Кыевѣ и нача замышляти на Володимеричѣ и на Мстиславичѣ надѣяся силѣ своей и хотѣ сам всю землю держати с своею братею исканіе подъ Ростиславом Смолиньска и подъ Изяславом Володимеря»[814].
Очень тонко подметил основные задачи Всеволодовой политики А.Е. Пресняков: «Глава черниговских князей, заняв стол киевский… мог чувствовать себя призванным к объединению Всеволожей и Святославовой отчин старших Ярославичей в одной политической системе, построенной в духе Мономаха, но на более широком основании…»[815] Здесь петербургский историк фактически развил мысль, высказанную еще в конце XIX в. М.С. Грушевским: «Только собрав в своих руках много волостей, Ольговичи могли приобресть прочное верховенство в русской земле и закрепить его, подобно Мономаху, за своим родом»[816].
Однако эти оценки, высказанные в начале XX в., впоследствии остались неуслышанными. «Классово ориентированный» подход советских историков, объявивших родовые отношения в княжеской среде «пережитком буржуазной науки», приводил порой к парадоксальным оценкам действий того же Всеволода Ольговича: «…вчерашний сепаратист, Всеволод на Киевском столе начал проводить политику укрепления единства русских земель…»
