От Русской земли к земле Киевской. Становление государственности в Среднем Поднепровье в IX–XII вв. - [25]
Подчинение росами славян принимало, как правило, либо форму прямого военного грабежа, либо даннической эксплуатации. Об этом прямо свидетельствуют известия арабских авторов. Ибн-Русте, описывая ситуацию начала X в., говорит, что «они (то есть русы. — Д. К.) нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются и забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают»[342].
Здесь напрямую указывается работорговля как основной источник дохода русов/росов. В исторической литературе традиционно считается, что главной экспортной статьей торговли русов являлись пушнина, рабы, мед и воск. При этом пушнина выдвигалась на первый план; ряд исследователей полагает, что именно поиск источников ценного меха привел скандинавов в Восточную Европу[343]. Однако, как справедливо отмечает Е.А. Мельникова[344], эти экспортные: статьи были достаточно диверсифицированы: меха высоко ценились в арабском мире[345], являясь престижной ценностью; в то же время Византия отдавала предпочтение не мехам, а «живому товару»[346].
Такая установка, вероятно, связана с возросшей ролью работорговли в европейской экономике, отмечаемой современными исследователями[347]. Это стимулировало активный товарообмен Византии с росами, которые поставляли на греческие рынки рабов в большом количестве[348]. Показательно, что все ранние русско-византийские договоры упоминают росов и их невольников. При этом об остальной номенклатуре товаров тексты договоров упоминают крайне редко.
Таким образом, вплоть до середины X в. система эксплуатации русами окрестных славян балансировала между контролируемым грабежом и неустоявшейся традицией сбора дани. Хрестоматийная история с древлянской данью Игоря и последующими действиями Ольги в отношении древлян демонстрирует эволюцию даннических отношений в сторону их упорядочения. По свидетельству ПВЛ, «Иде Вольга по Дерьвьстѣи земли съ снмъ своимъ и съ дружиною оуставляющи оуставы и оуроки [и] суть становища еѣ и ловища и приде въ градъ свои Киевъ»[349]. Из текста прямо следует, что размеры даней подвергаются определенной регламентации.
На основании этих сообщений в отечественной историографии сформировалась точка зрения, согласно которой действия Ольги определялись как серьезная реформа, стоящая чуть ли не у истоков Древнерусского государства. Подобной точке зрения советская историческая наука обязана Б.Д. Грекову и В.В. Мавродину, которые усматривали в поездке Ольги в Древлянскую и Новгородскую земли организационные меры, направленные на создание княжеского домена и административно-хозяйственного аппарата управления им[350].
Из этой же посылки исходили и историки, стремившиеся увидеть в «уставах и уроках» Ольги действия, нацеленные не просто на нормирование взимаемых повинностей, но и на создание неких письменных княжеских постановлений[351]. Данная позиция пережила кончину советской исторической науки и воскресла уже в работах науки российской. Согласно точке зрения, высказанной В.Я. Петрухиным, «древлянское восстание и смерть Игоря оказываются стимулом для установления государственных правовых норм от Среднего Поднепровья до Новгорода»[352]. Особый упор на «реформаторской» деятельности Ольги делает А.Н. Сахаров, называя ее деятельность в древлянской земле «административно-налоговой реформой»: «При Ольге архаичная система полюдья, повсеместно распространенная прежде, была отменена и заменена систематической уплатой дани, которая собиралась в административных центрах (погостах) специальными чиновниками правительства (тиунами)»[353]. Сходной точки зрения придерживается и Н.Ф. Котляр[354].
Указанные подходы были решительно оспорены И.Я. Фрояновым. Петербургский историк указал на очевидную натянутость существующих построений, обусловленную приверженностью вышеупомянутых исследователей концепции раннего возникновения феодализма[355]. По мнению И.Я. Фроянова, «законодательство» Ольги, «…выводимое нашими историками из летописных известий о ее "уставах" и "уроках", относится к кабинетным изобретениям, а не к реальной исторической действительности»[356]. Ученый склонен считать, что «…нормирование древлянской дани, произведенное Ольгой, осуществлялось не в рамках ее пресловутой реформы, а в соответствии с традицией, сложившейся в процессе длительного развития даннических отношений в восточнославянском мире»[357].
Следует отметить, что вопрос о нововведении или восстановлении традиции Ольгой продолжает оставаться открытым. Во всяком случае, прямых свидетельств о существовании во времена Игоря каких-либо норм взимания дани, которые мог бы нарушить киевский князь, текст летописи не приводит: «[и] послуша ихъ Игорь иде в Дерева в дань и примышляше къ первой да[н]и». Речь идет о том, что Игорь собрал вторую дань после Свенельда, и этот сбор мало чем отличался от обычного грабежа — «[и] насиляше имъ и мужи его возьемавъ дань поиде въ градъ свои»
