От Ренессанса до эпохи Просвещения - [59]

«Гран тур», путешествие с целью культурного образования, предоставлял другую возможность приобщения к сексуальному опыту для детей элиты, от которых ждали обогащения знаний и нравов. Отцы и матери могли рассчитывать, что их взрослеющий сын встретит рафинированную аристократку, которая порезвится с их неотесанным отпрыском и заодно поспособствует развитию у него утонченности. Но и такой опыт был связан с определенным риском. В 1776 году, когда семнадцатилетний лорд Герберт посещал континент, наставник юноши писал его матери, графине Пемброк, предлагая отложить отъезд в Италию на некоторое время, покуда его протеже немного не повзрослеет: «Я бы совсем не хотел, чтобы его страсти проявились в Италии, ибо там обходят всякие представления о благопристойности и морали, и это может его испортить»[338]. Для юных английских и французских аристократов Италия представлялась вершиной культурного и художественного совершенства, хотя изысканные салоны иногда считались источником тысячи опасностей. Париж казался английским дворянам гораздо более респектабельным местом, где можно совершенствоваться во всяких умениях, от танца до письма, от знания архитектуры до изящных искусств. Как бы то ни было, во всех городах путешественники много пили, играли и общались с проститутками. Историки часто отмечают, что стыдливые потомки тщательно вымарывали из дневников «большого путешествия» подробные рассказы о сексуальных подвигах своих предков.

Для всех социальных слоев адюльтер между молодым человеком и замужней дамой оставался еще одной возможностью получения сексуального опыта до свадьбы. Он расценивался как относительно «безопасный» вариант, поскольку дети, которые могли появиться в результате такой связи, выдавались за детей мужа, даже если рождение имело место десять месяцев спустя после отъезда или смерти последнего[339]. Но нужно было еще найти уступчивую партнершу и соблюдать чрезвычайную осмотрительность. Обычно молодым людям буйного нрава было проще прибегнуть к насилию, часто к групповому изнасилованию. В качестве жертвы они выбирали женщину, уязвимую из–за ее низкого социального статуса или предосудительного образа жизни, достаточно неосмотрительную, чтобы оказаться одной в уединенном месте.

Что касается девушек и молодых женщин, их добрачный сексуальный опыт не ограничивался подтруниванием над сыновьями своих нанимателей или кокетством во время официальных ухаживаний. Служанки, сексуально эксплуатируемые своими хозяевами, легковерные молодые девушки, которым обещали женитьбу с тем, чтобы соблазнить, а затем бросить, — все незамужние женщины в сексуальных отношениях подвергались взаимосвязанным опасностям: забеременеть и впасть в нищету, толкающую на проституцию со всеми ее последствиями.

Благодаря статистике внебрачных беременностей можно оценить влияние добрачной половой жизни, включающей и полноценные сексуальные отношения, независимо от того, имели ли они место в контексте традиционной толерантности или были узаконены вынужденным браком. Беременность считается добрачной, если ребенок был зачат до публичных свадебных гуляний и регистрации брака в приходе. По принятым у демографов нормам, это означает, что ребенок появился в приходской книге записи крещений меньше, чем через восемь месяцев спустя свадьбы. Добрачные беременности обусловлены прежде всего тем, что процесс бракосочетания обычно растягивался на довольно длительный период, в течение которого молодые могли вступать в эротические отношения, вплоть до полового акта, еще до официальной свадьбы. Но были и другие добрачные беременности. Если ни один из партнеров не предполагал вступать в брак и беременность была случайной, она могла привести к заключению вынужденного брака. Перед лицом свершившегося факта семьи молодых людей, их соседи, приходские служащие или местные магистраты могли принудить их к брачному союзу, чтобы поддержать репутацию сообщества и избежать унизительного милосердия. В приходских или соседских сообществах, связанных круговой порукой, женщины, вступившие в сексуальные отношения с неженатым мужчиной того же социального статуса, в особенности после обещания жениться, были защищены несколько лучше. В одной пьемонтской деревне в 1742 году кюре, местный нотабль, его слуга, родные и соседи собрались, чтобы защитить честь молоденькой служанки Маргариты Винацца, забеременевшей от другого слуги, Доменико Лампиани. Защитники молодой девушки, вооруженные косами и дубинами, заперли Доменико в комнате, угрожая смертью, если он не сдержит данное ей обещание вступить в брак. Опасаясь за свою жизнь, строптивый повеса обменялся с Маргаритой обетами по наставлению кюре, который объявил, что отныне они являются мужем и женой и могут спать вместе[340].

Девушка могла забеременеть до вступления в брак и в случае, если один из двух партнеров хотел силой повести другого к алтарю[341]. Наконец, наступившая в период любовных ухаживаний, оформленных помолвкой, беременность считалась доказательством способности к деторождению. До XVIII столетия в некоторых регионах Европы зачатие рассматривалось как обязательное условие для заключения брака, оно показывало уважаемым семействам, что пара будет быстро плодить детей. Очевидно, что три последних типа добрачной беременности легко могли выйти за рамки конвенций, регулирующих дозволенные ухаживания, и оказаться в пространстве недозволенных поступков. В таком случае ребенок автоматически оказывался незаконнорожденным.