От прощания до встречи - [99]

Жичин рассказал о Климчуке, о своих сомнениях и о своей боли. Комлев даже не дослушал его.

— Выкинь из головы, — сказал он решительно. — Предатель твой Климчук, самый настоящий предатель. Мне двое о нем в один голос говорили. За этим я и пришел к тебе. Он был на службе у немцев, людей наших выдавал. Его судить надо, а ты…

Жичин не возражал. Сомнения его кончились, а боль осталась.

Не один еще час понадобился Комлеву и Жичину, чтоб выявить достойных командиров и расписать их по взводам, ротам и батальонам. Были меж ними разногласия, споры, которые к общему удовольствию завершились смехом, как только обнаружили, что оба, и тот и другой, старались продвинуть повыше своих кандидатов. Когда все назначения были согласованы, подполковник Комлев построил командиров и объявил, кто куда определен.

Чуть позже выстроен был весь лагерь, но командовал им уже не Комлев, а капитан Михайлов, назначенный главным командиром. Едва ли не больше всех этому назначению радовался Жичин. Он был убежден, что капитан лучше, чем кто-либо другой из несчастных соотечественников, готов к сложнейшим предводительским обязанностям. Жичин на себя так не надеялся, как на капитана. И капитан эти надежды оправдал. Без суеты, четко и ладно расчленил он весь строй на четыре части, вознамерился членить дальше, но вовремя передумал. Едва заметно улыбнувшись, подозвал к себе четырех комбатов и спокойно, с достоинством приказал им формировать батальоны самостоятельно. Комлев и Жичин переглянулись: верное решение было отмечено ими сразу же. Не он назначал комбатов, но доверие сбое он выказал им с первых же минут. Это было и доверие, и в то же время проверка их умения командовать. «Пусть, пусть, — думал Жичин. — На фронте два часа оставался за командира полка, а здесь, глядишь, месяца два покомандует. Доставит людей домой, а там дело сыщется. Дома всегда есть дело».

4

Полковник Брайт пригласил Комлева и Жичина на обед, хотя по времени это скорее был ужин. Американец начал с похвалы. Его удивили быстрота и прозорливость русских коллег. Провели в лагере несколько часов, а людей распознали лучше, чем он за несколько недель. Самым удачным показался ему выбор капитана Михайлова. Этот офицер сам собой оказывался в центре лагерных событий, его слушались и до назначения.

Прислуживали за обедом два русских паренька — знакомый уже по встрече Коля Кузьмичев и его одногодок Митя Трофимов. Старались они, как только могли. Ловили каждый взгляд, упрашивали отведать то одно, то другое и от души радовались, когда Комлев и Жичин ели с аппетитом. Глазенки блестели, с лиц не сходили счастливые улыбки. Будто отцы родные сидели за столом. Растроган был даже полковник Брайт.

Ребята не отходили от стола, а Брайт хотел доверительно поговорить с русскими коллегами и никак не решался выпроводить мальчишек. На помощь пришел Жичин. Он подозвал ребят и тихо, почти шепотом сказал, что между полковником Брайтом и подполковником Комлевым должен сейчас произойти весьма секретный разговор и что им, двум юным бойцам, поручается немедленно предупреждать обо всех, кто направляется в офицерскую столовую. Повторять не было нужды, мальчишки в тот же миг заняли посты у входных дверей.

Брайт поинтересовался, каким образом Жичину удалось выпроводить ребят. Когда Жичин объяснил, полковник долго смеялся. Надо быть прирожденным педагогом, сказал он, чтобы провести такую операцию.

— Смех смехом, — продолжал полковник, — а разговор у меня и в самом деле сугубо доверительный.

Комлев и Жичин со всем вниманием выслушали его исповедь.

Война унесла у него единственного сына, последнюю надежду на продолжение рода. Сын был флотским лейтенантом и погиб от японской бомбы в Пирл-Харборе. В доме стало пустынно, жена от расстройства заболела, болеет до сих пор. Полковник тоже ходил сам не свой и, как только представилась возможность, попросился в Европу, в экспедиционный корпус. Долго шла подготовка к высадке, множество было всяких забот, а когда высадились, дел стало еще больше и горе помаленьку отступало. Нет, боль не прошла и, наверное, не пройдет, но за делами, за бесчисленными хлопотами притупляется, притерпливается.

Не так давно получил назначение в лагерь. Должность непрестижная, но подумалось, что пользу людям можно приносить и в лагере. Все вроде бы шло своим чередом, и вдруг увидел этих русских ребятишек. Боль всколыхнулась, и он несколько дней избегал встречи с ними. Но, видно, не зря говорят: чему быть, того не миновать. Как-то вечером заявляется к нему Ник. Глазенки налиты гневом, светлые вихры торчком. Пришел с жалобой на лейтенанта и закатил целую речь. Правильную речь. И когда только успел выучиться по-английски. «Это от фашистов можно было ожидать любых зверств, но американский офицер — не фашист. Что же он военнопленных избивает?» Ник оказался прав, пришлось дать лейтенанту взбучку.

Ник… Сына его тоже звали Ник. Николас Брайт.

Этот упрямый мальчишка совсем не похож на сына, но как только полковник встречал его, вспоминался Ник. Со временем он стал замечать, что смотрит на маленького Ника, как на сына.

Недели две назад ему пришла мысль усыновить Ника. В последние дни он возвращался к этой мысли то и дело. Ник сирота. Отец погиб на границе, а мать умерла на глазах у сына в фашистском лагере. Что будет с мальчишкой после войны? Дом разрушен, родителей нет. Кто о нем подумает, кто позаботится? Знает полковник: государство советское в беде людей не бросает. Но каково будет после войны государству? Такие жертвы, такие разрушения… Это же сколько лет потребуется, чтобы привести все в порядок. Не до Ника будет государству, одни невзгоды ждут мальчишку.