От прощания до встречи - [100]

А он, полковник Брайт, готов дать Нику все необходимое: приличный дом, любое образование, свою привязанность. А как обрадовалась бы жена! Мальчишки — ее слабость.

Другой на его месте мог бы воспользоваться служебным положением и отправить мальчишку к себе домой, в Штаты. Ник еще малолетний, при добром отношении может быстро привыкнуть, войти в семью и жить-поживать. Но полковник Брайт не фашист и не торговец. Ник хоть и маленький, но человек, а людей ни покупать, ни угонять по чьей-либо прихоти не должно. Только фашисты не считаются ни с какими нравственными принципами, они, надо полагать, ответят за это по всей строгости. А он, полковник Брайт, сказал теперь все, сказал чистосердечно и просит у русских коллег доброго совета.

Добрый совет… Где его взять, этот совет? Понять полковника, конечно, можно. Горе его понять, желание хоть как-то возместить потерю, скрасить жизнь заботой о несчастном мальчишке. Но Коля хоть и маленький, но человек, и этим все сказано. Какой тут может быть совет?

— Вы правы, господин полковник, — сказал наконец Комлев. — Человека в наше время ни покупать, ни продавать нельзя. Никому нельзя. Только сам человек волен выбирать и строить свою судьбу.

— Но Ник еще мал, чтоб осмысленно принимать решение. За него должны подумать взрослые. Взвесить все обстоятельства и выбрать наилучший вариант. Я могу дать клятву предоставить ему полную свободу выбора, как только он достигнет совершеннолетия.

— А вы уже говорили с ним? — спросил Жичин.

— Конечно нет, — ответил Брайт. — Я ждал встречи с официальными русскими представителями. Я даже жене ни слова об этом не написал. Зачем обнадеживать, когда ничего еще не ясно.

— Не знаю, что и сказать вам, господин полковник. — Комлев пожал плечами. — Рад бы помочь, но как? Нас никто не уполномочивал решать такие вопросы.

Брайт сник, глаза потухли, сразу стало заметно, что он уже в летах.

— Я мог бы дать ему выбор в любое время, — сказал он тихо. — Захочет в Россию через месяц — пожалуйста. Могу отвезти его сам. Через год захочет — поедет через год.

— Я думаю, надо спросить его самого, — сказал Жичин. — Он хоть и мал, но голова у него на плечах. В войну люди взрослеют не по дням, а по минутам.

В глазах у Брайта мелькнула надежда, а Комлев даже слегка оторопел. Не по душе пришлась Комлеву эта затея. Мало ли что мальчишке может прийти в голову? Ляпнет что-нибудь второпях, не подумав, а потом расхлебывай. Комлев, конечно, в любом случае не даст Брайту согласия, какое бы сочувствие он ни вызывал, но хлопот может прибавиться, могут подвергнуться риску добрые отношения.

А Жичин был спокоен. Он видел мальчишечью радость: в глазах, в улыбке, во всех движениях. Радость оттого, что в далекий лагерь прибыли русские, с далекой русской земли, и что все скоро поедут домой. Видел Жичин и складки на детском лице: и у губ, и у глаз. Парень сам знает, что к чему. Должен знать.

— Позовем? — спросил Жичин.

Брайт оживленно кивнул, Комлев недовольно пожал плечами.

Жичин поднялся и привел Колю к столу. Усадил парня в кресло, улыбнулся.

— Мы говорили сейчас о тебе, о том, как устроить твою жизнь, — сказал ему Жичин. — Говорили потому, что нет теперь у тебя ни родителей, ни дома, и судьбу свою ты должен решать сам. Решишь ты ее сам, ты уже не маленький, а мы постараемся тебе помочь.

Коля слушал напряженно, не замечая, как весь подался к Жичину. Жичин это видел и поспешил, не томя парня, изложить суть дела.

Вслед за Жичиным речь повел полковник Брайт. Он говорил медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, чтоб все Коле было понятно. Вспомнил о погибшем сыне, рассказал о своем двухэтажном особняке в Калифорнии, о белом «паккарде», купленном для сына за два месяца до гибели. Дрогнувшим голосом поведал о своих симпатиях к Нику, о болезни жены и ее любви к детям. Дал джентльменское слово, что и автомобиль, и дом, и все, что у него есть и будет, перейдет по наследству Нику, если Ник согласится на усыновление. Повторив обещание в любое время привезти Ника в Россию, как только тому всерьез пожелается, полковник добавил, что человек он довольно состоятельный и что Нику в Калифорнии будет хорошо.

— Я прошу тебя, Ник, от имени жены и от своего имени стать нашим сыном, если, разумеется, не будет возражения со стороны советских властей.

Все трое уставились на Колю и лишь в эту минуту с недоумением заметили, что он спокойно смотрел в окно. Проследили за его взглядом, но ничего интересного за окном не обнаружили. У Жичина мелькнула догадка, что Коля про себя все уже решил и думал о том, как получше про это решение сказать. Жичин не ошибся.

Коля часто заморгал, на глаза навернулись слезинки.

— Спасибо вам, сэр… Большое спасибо. Вы все время были ко мне добры. И ко мне, и к Мите. Я уж и не помню, кто ко мне так хорошо относился… Только мама да отец. Спасибо… Не знаю, как уж и благодарить вас…

Парень растрогался, разволновался, и говорить ему было трудно. Как назло, бросило в пот. А люди ждут от него ответа. Хорошие люди. Он вытер рукой пот со лба, смахнул слезы.

— Но я ведь русский, смоленский… Я должен жить в России. — Сказал он эти слова и с облегчением вздохнул: главное теперь позади. — Наша деревня у самого леса, а в лесу грибы, птицы поют. На полянах тьма-тьмущая ягод. Бывало, все лицо, все руки искрасишь ягодами.