От прощания до встречи - [97]

Капитан молча смотрел на немецкого ровесника, в голове не было ни одной мысли и даже не хотелось, чтоб они были. Ни думать не хотелось, ни слушать, ни загадывать.

— А совесть у вас и на самом деле, наверное, чиста, — сказал под конец эсэсовец. — И смелость, возможно, от чистой совести. Это, может быть, и похвально, но весьма опасно. Долго не продержитесь.

С этими словами капитан был с миром отпущен. Его привели в барак, он начал было рассказывать об эсэсовской пытке своим товарищам, но его быстро сморил сон. Спал он долго и крепко, а утром, когда проснулся и стал бриться, увидел у себя полголовы седых волос. Друзья заметили их еще накануне, но сказать либо не успели, либо не захотели.

Вопреки предсказаниям эсэсовского офицера капитан продержался. Это произошло, возможно, оттого, что ему удалось надолго избавиться от гестаповских глаз. В спешке его вместе с земляком-новгородцем включили в команду пленных, которая была отправлена сперва в Германию, потом в Бельгию и, наконец, во Францию. Приходилось работать на рудниках, в шахтах, на строительстве военных объектов. От них требовались работа, мускулы, только мускулы и работа. Охрана тягловой силы занимала умы самого высокого начальства. И в Германии, и в Бельгии законопачены были все щели, о побегах перестали думать, а во Франции ни с того ни с сего железный порядок слегка поослаб. Этим обстоятельством и решили воспользоваться капитан и его земляк-новгородец. Все вроде бы продумали, все предусмотрели, не учли одного — секретных патрулей за пределами лагеря. Не могли учесть, не было опыта. На патруль наткнулись в овражке перед рощей, и было это столь неожиданно, что оторопели и сами они, и патрульные немцы. В первый миг у капитана мелькнула мысль, что им встретились свои, бежавшие, как и они, из лагеря, но в руках у встречных были автоматы, и капитан, не раздумывая, бросился на ближнего. На другого немца накинулся земляк-новгородец. Схватка была долгой, ожесточенной. Капитан своего немца прижал к земле, отшвырнув в сторону автомат, а земляк подкачал, второй немец оказался сильнее. Капитан напряг все силы, дотянулся до автомата и, изловчившись, ударил фашиста прикладом по голове. Теперь было самое время помочь земляку, капитан повернулся, привстал, и в это мгновенье полоснула автоматная очередь. Обожгло шею, плечо, но ощутил он это после того как дал ответную очередь по стрелявшему немцу. Тот вскрикнул и повалился наземь.

Сознание работало четко, молниеносно. Капитан приподнял земляка, вложил ему в руки автомат и подтолкнул к роще. Тот побежал, капитан за ним. Бежали молча, быстро. Позади слева и справа послышался треск автоматных очередей. Это, вероятно, очнулись соседние патрули, стрелявшие наугад. Углубившись в рощу, беглецы сделали передых. Здесь-то и почувствовал капитан свои раны: шея и рука не двигались, плечо распухло и жгло, саднило. А засиживаться было нельзя, немцы могли снарядить погоню с ищейками. Пока темно, надо уйти как можно дальше. И они двинулись вновь: земляк впереди, капитан следом. Тяжело идти по роще ночью, а если ты еще и ранен, если разнылось все тело и кружится голова, а шагать надо быстрее, осторожнее… Капитан не говорил земляку о своих ранах, не говорил умышленно, и шли они довольно споро. Обмолвись он хоть словечком, земляк сразу бы заохал, заговорил бы о повязке, а может быть, и перевязку затеял бы. На рассвете земляк увидел все сам, но к этому часу они ушли далеко.

Встретив на тропинке старика француза, они кое-как объяснили свое положение и спросили, как связаться с партизанами. Старик долго их разглядывал, все понял и приказал молча идти за ним. Он привел их к пожилой француженке, которая сделала капитану добротную перевязку, здесь же дали им цивильную одежду, и черноглазый, лет тринадцати, подросток доставил их в маленький городок.

Пришлось долго ходить по врачам, пройти дюжину если не тайных, то, во всяком случае, неафишированных осмотров, прежде чем напали на смелого и опытного хирурга, извлекшего у капитана две фашистские пули. Через два месяца капитан Михайлов был уже в партизанском отряде, недавно район их действий был занят американскими войсками, а теперь он сидел перед Жичиным и во все глаза разглядывал офицерские погоны.

Капитан внушал Жичину самое высокое уважение, совершенно не думая об этом. Протягивая на прощанье руку, Жичин размышлял лишь о том, батальоном командовать капитану или, может быть, сразу полком. Во всяком случае, здесь, где мнение Жичина кое-что значит.

Жичину хотелось побыть одному хотя бы несколько минут, чтоб опомниться от услышанного, но это оказалось невозможным. Постучав и спросив разрешения, в комнату четким шагом вошел бравый на вид молодой человек в полувоенной одежде. Пристукнув каблуками, он вытянулся и доложил:

— Бывший старший лейтенант Климчук по вашему вызову явился!

Безупречная выправка и четкость, свойственные истинным кадровым офицерам, покорили Жичина, и он не посмел предложить ему подождать.

— Почему называете себя бывшим старшим лейтенантом? — спросил Жичин.

— Буду рад вновь стать настоящим!

И ответом Жичин остался доволен. К чему рассусоливать, когда и так все ясно? Мягко говоря, вопрос был не из удачных.