От прощания до встречи - [71]

Еще с одной мыслью успел свыкнуться Борис: в награду за мучения судьба посулила ему Валентину. Жизнь могла наладиться. Вчера он надеялся, а сейчас все рухнуло. Это было тягостно, мучительно, но он мог, поборов себя, стерпеть и это. В конце концов, у него была Ветлуга, отчий дом с молодым яблоневым садом, там ему всегда будут рады, там он может обрести и силы и терпенье.

Не собственная судьба терзала сейчас капитана. Он не меньше меня понимал и чувствовал, что к решению отправиться на фронт подтолкнул Валентину Александровну не кто иной, как он сам, Борис Крутоверов. Вины его здесь не было, но сути дела это не меняло. Как сложится ее судьба, осуществи она свой замысел? Фронт есть фронт, и случиться там может всякое.

Для Бориса Крутоверова это была казнь.

— Никуда ее отсюда не пустят, — сказал я твердо, хотя уверенности у меня не было и быть не могло.

— Ты думаешь? — Капитан открыл глаза и повернул ко мне голову.

— На фронте хирурги нужны, а она терапевт. Ей здесь самое место.

Доводы мои показались Борису резонными, и напряжение на его лице ослабло.

— В тыловых госпиталях хорошие врачи тоже надобны, — продолжал я. — Уйди она, паче чаяния, кто же здесь останется? Людмила конопатая ничего еще не умеет, а старуха Катерина Семеновна едва ноги таскает. Богадельня будет, а не госпиталь.

— Я их не знаю, — сказал Борис.

— А я знаю. Андриан Иннокентьевич не глупец и госпиталь оголять не захочет.

Ожил Борис, даже повеселел чуть-чуть. Окинув меня неторопливым взглядом, сказал вполголоса:

— Добрый разведчик из тебя вышел бы.

Слова его меня обрадовали. Не похвалой сомнительной, а тем, что хоть на минуту оставил он изнуряющие свои думы.

— Я и морской службой доволен, — ответил я, повернувшись на бок, чтоб лучше можно было видеть его. Взгляды наши встретились, и оба мы невольно улыбнулись. — А ты за эти дни пощедрел. То в комиссары меня произвел, то в разведчики.

Борис оживился.

— Это ладно, это пусть… — Он махнул рукой. — Если говорить серьезно, то я с охотой произвел бы тебя в женихи. Женись, Федор, а? Сватом буду.

— Ты с ума сошел! — воскликнул я и отшатнулся к стенке.

— Посмотри, какая девушка глаз с тебя не сводит. Золото. Клад. Не найдешь такую, поверь мне. А потерять можешь. — Он говорил напористо, страстно, это удивляло меня и пугало.

— Что случилось, Борис?

— Я давно уже смотрю на вас… Какая пара будет! Редкая. Вы же созданы друг для друга.

— Кто же в войну женится?

— Послушай меня, Федор. На корабль тебя не возьмут, будешь где-нибудь в тылу, в штабе. Она не помеха.

— Война помеха! — крикнул я, не заметив ни открывшейся двери, ни входивших в нее людей.

— Какая еще помеха-то, — подтвердил мои слова полный коренастый человек в тесном халате, в пенсне. — Только спокойнее надо, юноша. Эту войну криком не возьмешь. — Он улыбнулся мне, и я сообразил, что это хирург Долинин. Я вспомнил, каким представлял его по рассказу Ольги. Все было иное, кроме пенсне. Он повернулся к Борису, вместе с ним повернулись Валентина Александровна и Андриан Иннокентьевич.

— Как нога? — спросил он мягко.

— Нога в порядке, — ответил Борис. — Даже палец большой давал о себе знать. Как там Георгий?

— Георгий спрашивает о капитане, капитан — про Георгия. Завидные больные у вас, — он потрогал ногу, справился о температуре, пощупал пульс. — Немцам, поди, и в голову не пришло бы подумать о товарище. И они еще хотят войну выиграть. Па-ра-докс. Все будет хорошо, товарищ капитан. И у вас и, думаю, у Георгия.

— Спасибо, доктор, — тихо сказал Борис.

— А у этого юноши что? — Долинин кивнул на меня.

Валентина Александровна рассказала о моем ранении, об осколке, застрявшем под коленным суставом, о плохо сгибавшейся стопе…

— Этот юноша через несколько дней твердо намерен выписаться, — заявил я, воспользовавшись небольшой паузой.

— Осколок не беспокоит? — Хирург не обратил внимания на мою тираду. — И по ночам не беспокоит?

Ночью раза три злополучный осколок устраивал мне концерты — от боли я не мог ни шевельнуться, ни вздохнуть, — но говорить об этом, конечно, не стал.

В дверь заглянула Ольга. Увидев начальство, она подалась назад, но Валентина Александровна остановила ее и пригласила войти.

— Это моя помощница, — сказала она и повела речь о лечебной гимнастике, о массаже.

Александр Павлович выслушал ее и изрек сердито:

— Ну вот, а мы хоть и рядом, но ничего этого не практикуем. Приехали бы да показали.

— Это нетрудно, — ответила Валентина Александровна. — С удовольствием покажем.

Перед уходом она потрогала мою стопу, улыбнулась, и я понял: возражений против моей выписки не будет.

Мы остались втроем, и я сразу почувствовал себя неловко: после разговора с Борисом не мог смотреть на Ольгу прежними глазами. А Борис, как назло, то глянет ласково на Ольгу, то остановит осуждающий взгляд на мне. Он, похоже, не терял надежды уговорить меня.

— Что-нибудь случилось? — тревожно спросила Ольга.

Ни капитан, ни я не ответили ей.

— Отчего вы молчите? Стало быть, вправду что-то случилось?

— Всегда что-то случается, — сказал я уклончиво. — Земля большая, война большая…

— Я не про землю спрашиваю, — перебила Ольга. — Всего-навсего про госпиталь, про палату. Что произошло?