От прощания до встречи - [129]

Я согласился с ней и высказал предположение, что она имела в виду не только Ирину.

— Конечно. — Она слегка смутилась. — Я и себя имела в виду. А Юрий твой… мне показалось… как бы, это поточнее… Не пара он Ирине, — сказала она решительно.

— Ты забываешь, что Ирина пришла к нему не одна.

— Ну и что? Разве она хуже стала?

— Не у всякого хватит храбрости взять под свою защиту чужого сына.

— Но это же ее сын! К тому же, как ты говоришь, прекрасный мальчик. На мое разуменье, это ее богатство, и если Юрий не понимает, если ему не дано…

— Не скажи. Ему дано немало… Впрочем, поживем — увидим.

— Вот, вот… — Рая с усмешкой закивала и отодвинула свой чай. — Знаешь, что я тебе скажу, дорогой мой муж? Доброты у тебя излишек. Явный. А кое-кому не хватает. Поделись. Или на худой конец поменяй. Если б тебе удалось выменять немножко твердости, ты не прогадал бы.

— А ты?

Рая долго смеялась, потом ответила без особой уверенности: она, пожалуй, тоже не прогадала бы.

Рая подружилась с Ириной, они частенько встречались — женщины умеют это лучше мужчин, — и о жизни Климовых я узнавал теперь по рассказам жены.

Она была в восторге от сыновей Ирины. Старший, от первого мужа, удивлял своей сообразительностью и прирожденным тактом. Это не мешало ему, а скорее всего даже помогало держаться своего мнения. Он охотно все выслушивал, а поступал обычно так, как бог положил на душу ему самому. Младший же любил спорить. В спорах часто бывал не прав, приходилось уступать, и это нисколько его не огорчало. Матерью оба гордились, к Юрию относились с почтением. Ирина старательно прививала им это почтение, иногда вопреки собственному сердцу. Юрий баловал их: покупал подарки, не обращал внимания на шалости. Поначалу разницы между ними никакой не делал, иной раз даже внимательнее бывал к Максиму, а сейчас переменился, явное предпочтение отдает Дениске. Малышу это вроде бы должно нравиться, но он сын Ирины…

Неделю назад Юрий принес два билета в цирк — больше не было — и захотел пойти с Денисом сам. Малыш помолчал, подумал и решил: в цирк пойдут либо отец с матерью, либо он с Максимом. И так его уговаривали, и эдак — не согласился. Пришлось Юрию довольствоваться ролью провожатого.

Пустяковый как будто случай, а Ирина истерзалась. Неужели Юрий сам не мог сообразить? Семилетнему мальчику ясно, а папаше-фронтовику невдомек? Все семейство поставил в идиотское положение, и цирк был уже не цирк.

Рая спросила Ирину, как бы на месте Юрия поступил первый ее муж. Ирина ответила без охоты и не сразу — не хотелось, видимо, бередить старую рану, — но ответила. Платон, первый ее муж, долго мог судить да рядить про себя, прежде чем жениться. Он в первую голову раздумывал бы над щепетильной проблемой чужого сына: смог бы ли он стать ему хорошим отцом. Но если бы он решился соединить с ними свою судьбу, никаких цирковых номеров не было бы и в помине. Он приложил бы все усилия, чтоб раздобыть четыре билета, а если на худой конец билетов было бы только два, он рассудил бы точь-в-точь, как Дениска. Платон был истинный ученый. Мощный ум, доброе взрослое сердце. Он дорожил временем и никогда не опустился бы до мелких препирательств. Любые низкие помыслы претили ему. Он избегал карьеристов, чуждался интриганов. Ирина не раз говорила ему, что он рановато родился. Так оно, наверное, и было.

Ирине тяжко приходится. Она старается не вспоминать Платона — волей-неволей напрашивается сравнение, а оно не в пользу Юрия, — довольствуется тем, что есть — надо растить детей, это для нее сейчас главное, — но то и дело встречаются друзья Платона, милейшие люди, каждый день перед глазами Максим, похожий на отца, а тут и Рая напомнила о нем своими расспросами. Пока занята на работе, сердце не бунтует, а все вроде бы идет как надо, а как только Платоном растревожит себя, к горлу подступает нервный комок, глаза непрошенно слезами обволакиваются, и такая одолевает тоска, такая жалость охватывает — и к мальчишкам и к себе, — весь белый свет не мил. Надо брать себя в руки, надо жить, а это стоит дьявольских усилий.

Не хочет она возвращаться к прошлому, а Юрий так и подталкивает ее. Неужели он не понимает? Человек клад нашел, ему же тянуться надо до этого клада.

— Я же вот тянусь, — сердито сказала Рая. — Который год тянусь.

Меня разобрал смех, и я спросил, не в тягость ли ей это занятие. Оказалось, нет, не в тягость, хотя подчас и нелегко, очень нелегко. Зато интересно. Это и есть, как она понимает, жить по-человечески. Юрию, может быть, не под силу такая жизнь.

— А ты-то в своем стремлении тянуться, часом, не переусердствовала?

— Возможно, — ответила она. — Зато я знаю радость. Я знаю множество оттенков радости. А твоего Юрия совесть гложет.

В клубе на открытии сезона был объявлен концерт заезжей знаменитости из Парижа. Разгорелись баталии из-за билетов. На первой линии боев были женщины. Не выдержала и Раиса. Она не часто беспокоила меня просьбами, но парижского певца захотела послушать непременно. Робко подала голос за Ирину. Рая пыталась сама подступиться к билетной цитадели, но… ей сделали нехороший намек, она возмутилась и ушла прочь. Я попросил назвать обидчика, чтоб при случае поговорить с ним, она отказалась. Слишком много чести. Она сама ему ответила, и он вскочил как ужаленный, начал извиняться и готов был принести в жертву хоть полдюжины билетов, только она из его мерзких рук не хотела взять ни одного.