От прощания до встречи - [121]

Встала Евгения Михайловна, высокая, величественная, глянула на меня, на Тамару и перевела взгляд на невесту. Дочь ее тотчас же поднялась. Гости притихли, полагая, что Евгения Михайловна намерена говорить речь, а она по-женски, по-матерински притянула к себе свою единственную.

— Дай-ка я тебя, Иришенька, благословлю, — сказала она тихо и трижды крест-накрест расцеловала дочь.

Теперь в ладоши захлопал я, а за мной Юрий, а потом и все гости.

По моему зову дружно выпили за новобрачную-новоименную, пожелав ей большого счастья.

— Теперь ваша очередь, — сказала мне через стол Ирина.

— Когда буду жениться, — ответил я.

— Не опоздайте. — Она рассмеялась.

Можно и опоздать, подумал я, только не имя новое обрести, на что намекала Ирина, — об этом не могло быть и речи, Федор Жичин до конца дней своих останется Федором Жичиным, — не опоздать бы к выбору своей Ирины.

Все, чему суждено было произойти в этот вечер, произошло, и я, улучив подходящую минуту, начал потихоньку прощаться. Евгения Михайловна пригласила меня бывать у них запросто, она, показалось мне, как никто здесь чувствовала мое состояние.

Вместо Юрия в комнату ко мне подселили юного первокурсника с густой волнистой шевелюрой и, по слухам, с большими связями. Я полагал, что добрые связи, если они порядочные, принципиальные, не порочат человека, а наоборот, даже возвышают, и слухи эти пропускал мимо ушей. Оказалось другое: связи были отцовские, не преступные, но и не очень чистые, и, когда парень предложил мне однажды воспользоваться ими, я решительно отказался.

Неуютно, мне было с новым соседом. Оттого, наверное, и заспешил я с визитом к Вожевицким — Климовым. Вышел на улицу, свернул с Арбата в переулок, где они жили, легко отыскал дом, поднялся на третий этаж и позвонил. Дверь открыл Юрий, державший на руках прелестного, будто с картинки, мальчика лет шести-семи.

— О-о, дядя Федя! — воскликнул Юрий. — Наконец-то пожаловал. В самый раз явился — к чаю. Будем знакомиться: это наш сын Максим, а это — дядя Федя, друг мой и товарищ.

Я протянул мальчику руку, он с силой, на какую был горазд, пожал ее. В прихожую выбежала Ирина и, удивленная, обрадованная, принялась корить меня и совестить.

— Это надо же — месяц, целый месяц не появлялся. И еще другом называется.

— Месяц-то был медовый, — ответил я.

— Вам бы только насмешничать, — отшутилась она.

Рядом с изящным фарфоровым чайником на столе были расставлены тарелки и вазочки с колбасой, сыром, кетовой икрой, домашними котлетами, печеньем, вареньем, вафлями.

— Чем бог послал, — сказала Ирина, усаживая нас за стол.

— Как вам живется? — спросил я. — Надеюсь, лучше, чем до..?

— Конечно, лучше! — ответил Юрий. — Нашел о чем спрашивать…

Ирина взглянула на меня и улыбнулась.

Максим неожиданно попросил у Юрия позволения показать мне корабль. Юрий охотно разрешил да еще подзадорил мальчика: сказал, что я моряк и что неплохо бы поэкзаменовать меня по корабельному делу, чтоб я и на суше не забывал флотскую службу.

— Хочу пожаловаться вам на Юрия, — тихо проговорила Ирина, едва Максимка вышел из комнаты. — Балует парня, во всем ему потакает. Так и испортить недолго. Да уж и портится, прямо на глазах.

— Что вы, что вы, — возразил я. — Мальчик, по-моему, сама прелесть. Так старательно и серьезно руку мне жал. Он настолько хорош, что очень, должно быть, трудно отказать ему в чем-либо.

— В этом все дело! — воскликнул Юрий. — Он только глянет на меня, слова даже не вымолвит, а я уже готов что угодно принести ему в жертву… Неизвестно еще, на ком я женился… — добавил он, помолчав.

— Но все-таки, — Ирина слегка покраснела, — нельзя так. Он не игрушка.

Легкий на помине, влетел в комнату Максим с большим парусным кораблем в руках.

— Вы взаправду моряк? — спросил он, подойдя ко мне. — Военный?

Я ответил. Тогда он подошел еще ближе, поднял корабль почти к самому лицу и с хитрющими блестками в глазах начал меня экзаменовать. Я назвал ему все паруса, показал все мачты и стеньги, объяснил, как и чем надо пользоваться при разных ветрах. Он выслушал меня с таким необыкновенным интересом, какой, наверное, бывает только у детей. Выслушал и остановил на мне лучистый восторженный взгляд. Мне стало даже страшно, и я поспешил сам учинить ему допрос. Для начала я спросил его про клотик, про злополучный клотик — крохотную площадку на самом верху мачты, — куда молодых матросов, пользуясь их неведеньем, посылают для потехи пить чай. Чаепитие на клотике, говорят им, равноценно посвящению в истинные моряки и парень-новичок, налив добрую кружку чая, спешит искать клотик. Один укажет ему на ют, другой на мостик, третий на полубак, причем со всей серьезностью, без самой малой смешинки. Пока он дознается где на самом деле этот клотик, и поймет что его водят за нос, чай, разумеется, остынет и расплескается.

О клотике Максимка, конечно, не слышал и от всей души расхохотался когда я показал ему это поднебесное место на фокмачте, где и птица едва может усесться.

Мальчик вдруг изменился в лице, поднял голову и уставился на меня не моргая.

— Зачем же так шутить? — спросил он медленно, выговаривая каждое слово. — Это же… это же мучительство. — В его больших серых глазах застыло недоумение и укор. Признаться, я уж и не рад был, что затеял этот разговор о клотике.