От прощания до встречи - [120]

— Спасибо вам, — тихо сказала Евгения Михайловна. Я скорее почувствовал ее слова, чем услышал.

— Что вы, что вы! — Мне стало стыдно. — Я виноват перед вами, а вы благодарите…

— Кто виноват — время покажет, а сейчас вы меня выручили. Да и танцор вы отменный… Давно я не танцевала с таким партнером.

Танцевал я недурно и прибедняться не стал. Более того, ее похвала раззадорила меня, прибавила и старанья и уменья, а Евгения Михайловна разрумянилась, разулыбалась и совсем стала непохожа на бабушку, даже на самую молодую.

— Если я о чем-либо и попрошу вас в этот вечер, — сказала она при последних аккордах танго, — то разве только о том, чтоб вы пригласили Катю. Страдает она, я знаю, а тут, может быть…

Катю я потом пригласил, испытал истинную радость, станцевав с ней два круга, а прежде чем усадить Евгению Михайловну на ее место, спросил не хитря, кто Кате придумал имя. Она изумленно улыбнулась и сказала, что Катя поведает мне об этом сама.

Какое-то время после рождения — недель восемь или девять — Катя была вовсе не Катя, а Светлана. Это имя выбрала ей мать, и поначалу отец не возражал, а когда вернулся из дальней командировки и увидел черные волосы на голове, решительно запротестовал и, недолго думая, перекрестил ее в Катюшу. Обрадованная его возвращением, мать согласилась, и Светлана надолго стала Катюшей.

Я долго молчал, выслушав эту историю, и молчание мое, я видел, разжигало любопытство Кати. Не вытерпев, она сказала, что мне, видно, и первое ее имя не по душе. Я ответил, что дело не в том, по душе имя или не по душе, важно, чтобы оно подходило человеку.

— Имя похоже на платье, — добавил я. — К лицу оно или не к лицу. Вам, по-моему, не подходит ни Катя, ни Светлана.

— А какое подходит? — Она оживилась.

— Это и есть самое трудное. Смотрю на вас весь вечер и думаю, примеряю… Сейчас я назвал бы вас Ириной, а в детстве… В детстве вы могли быть и Катюшей и Светланой. Про себя я буду звать вас Ириной, ладно?

— Можете даже не только про себя, — ответила она, глядя на меня оторопевшими глазами. — Все это очень странно… Сама я тоже зову себя Ириной. Даже маму однажды просила, а она не решилась, сказала, что хватит с меня двух имен.

— Может быть, и хватит, только ведь оба они не идут вам. Платье на редкость удачное, а вот имя…

— Что же прикажете делать? Имя сменить?

— Может быть, и сменить. Оно ведь на всю жизнь.

Невеста задумалась. Полуприкрытые глаза и блуждающая улыбка говорили об одном: думать ей было приятно.

— Ну и задачу вы мне задали, — сказала она медленно, нараспев, хотя задачи перед ней уже не было, она решилась, а думала лишь о том, как лучше и проще все это сделать.

Как только замолчала музыка, невеста полушутя-полусерьезно попросила благословить ее на подвиг и поставить новую пластинку. Я незамедлительно сделал и то и другое, а когда оторвал взгляд от пластинки, давшей жизнь веселому шумному вальсу, увидел невесту возле Юрия и Евгении Михайловны. Она обняла их и тихо, чтоб не привлекать внимания гостей, что-то горячо доказывала им. Юрий растерянно хлопал ресницами и молчал. Молчала и Евгения Михайловна, загадочно улыбаясь и изредка бросая на меня лукавые взгляды. О чем-то Юрий тревожно спросил невесту, та обрадованно ответила. Короткого ответа ей показалось мало, и она старательно, душевно принялась пояснять свой ответ. В сверкающих ее глазах я видел то мольбу, то явный восторг. Редкие жесты, подкреплявшие самые важные слова, отличались сдержанностью и мягким изяществом. Судя по всему, она просила у них согласия, просила нежно и настойчиво. Не знаю как Юрий, а я не устоял бы.

Невеста наклонялась то к матери, то к жениху, одаривая их то ласковым взглядом, то светлой улыбкой. На лице у Юрия застыла нерешительность. Тогда, глянув на него, заговорила Евгения Михайловна. Речь ее текла плавно, спокойно. По лицу и по скупым движениям трудно было догадаться о смысле ее слов, но стоило мне перевести взгляд на дочь, как сразу же все прояснилось: Евгения Михайловна горой стояла за невесту. И жених, видно было, набирался смелости. Переглянувшись, все трое обменялись улыбками, скрепившими общее согласие. В эту минуту стихла и музыка.

Я поклонился Евгении Михайловне, перевел взгляд на Юрия.

— Прикажете звать к столу?

— Да, Федор, пожалуйста, сделай милость. — Юрий сказал это так, будто решение, о котором он хочет известить мир, принято им давно и единолично.

Я пригласил гостей к столу и, когда все расселись, успокоились, самовольно предоставил слово жениху. Юрий сделал вид, что слово это застало его врасплох, но поднялся, кашлянул и, как завзятый оратор, хорошо поставленным голосом объявил, что его дорогая невеста с нынешнего вечера меняет не только девичью фамилию, но и свое девичье имя. Отныне она не Екатерина Павловна Вожевицкая, а Ирина Павловна Климова. Так будет записано в ее новом паспорте, так теперь надлежит ее и звать.

Невеста расцвела в улыбке, захлопала в ладоши, а гости, кроме меня, приняли это необычное известие сдержанно. Моя соседка Тамара даже запротестовала:

— Как же мне теперь звать-то тебя? Ира? Ириша? То ли дело было Катя, Катенька, Катюша. Разве отвыкнешь?