От Олимпии до Ниневии во времена Гомера - [44]

Так же обстояло дело и в «Рассказе об Ионе». У Гомера речь идет о вспыльчивых и несдержанных воинах, а в лице Ионы автор вывел слабохарактерного обывателя, готового по всякому поводу расстаться с жизнью. Но так ли он далек от Ахилла, который, проливая слезы на морском берегу, не может дождаться часа, чтобы излить свое горе капризного мальчишки на груди у матери?

Смешные черты недалекого обывателя у героев Гомера встречаются нередко: обычно он наделяет ими богов. Но какая эпоха проявляла интерес к мелким слабостям безобидных посредственностей? Эта проблема кажется нам основной для легенды об Ионе. Кто думал о том, что при гибели города пострадают не только жители — женщины и дети, — но также и населявшие его животные? В эпосе II тысячелетия до н. э., да и много позже, никогда не встречалось ничего подобного. В тех случаях, когда эллинистическая литература хотела быть гуманной, она поднималась до известной одухотворенности, но истинная доброта в ней отсутствует. Мы встречаем эти качества разве что в «Трудах и днях» Гесиода с его простодушным нагромождением весьма слабо аргументированных жизненных правил.

Историю Ионы можно поставить в один ряд только с Гесиодом, «Повестью об Ахикаре» и с «Осадой Иерусалима». Распространение гуманного человеческого начала на повседневную жизнь пробудило потребность в доброте и прощении, в понимании маленьких слабостей и заблуждений. Ничто не могло лучше показать пробуждение этих новых черт, чем «Рассказ об Ионе», столь чуждый духу всего Ветхого завета. Он мог возникнуть только в то время, когда разыгрались описываемые события, то есть прежде, чем достигшая вершины своего могущества Ниневия была разрушена. После гибели города в 612 г. любой читатель с полным основанием мог, конечно, возразить: «А ведь бог города не пощадил».

Читатель не поверит рассказу, если он противоречит общеизвестным фактам. Основные события должны совпадать с действительностью. Кто стал бы в настоящее время читать, скажем, роман о мировой войне, в котором рассказывалось бы о победе Германии? В легенде об Ионе Ниневия представлена раскаивающимся городом. Это не соответствует фактам, но преувеличенные нелепости позволяют легко отличить истину от вымысла. Разве разумный человек примет всерьез льстивые обещания послов Синаххериба? И мы не станем ломать себе голову, стараясь объяснить забавные бессмыслицы истории Ионы. Их нагромождение не может ввести в заблуждение даже самого легковерного читателя. И разве можно удержаться от улыбки, читая о наивной хитрости бога, посадившего и снова уничтожившего тенистое растение у хижины Ионы? Какое другое время могло бы вообще приписать Ягве подобную хитрость? В этом, по-видимому, и заключается суть вопроса. Кто мог рассказать такую бесславную историю о пророке, действительно жившем и ничем не опороченном? Не все времена отличаются одинаковой терпимостью, и далеко не во все эпохи проявлялся интерес к таким далеко не героическим происшествиям, отнюдь не представлявшим пример образцового поведения.

Кто бы всерьез стал сердиться на такого бездеятельного и легкоранимого человека, как Иона? Можно ли сердиться на пророка, не оправдавшего своего призвания, поведение которого нельзя объяснить только скромностью или страхом перед ответственностью? История об Ионе написана не для того, чтобы показать, как бог ведет по избранному им пути самого строптивого человека. В ней не сказано, что Иона исправился, что он вообще признал свои ошибки. Это испортило бы весь рассказ. После эпизода с растением бог не ставит ему новых испытаний и не указывает новых путей.

Но, может быть, перед нами действительно полемическое произведение, как об этом все чаще и чаще пишут в нашей литературе? Может быть, это памфлет, направленный против сепаратистских устремлений евреев в эту позднюю эпоху? У того, кто мог усмотреть в «Книге Ионы» такую направленность, пожалуй, чересчур богатое воображение! Этот рассказ с таким же успехом можно назвать памфлетом, как «Илиаду» — стихотворным пособием по обучению героизму (впрочем, сам Гомер, возможно, и не отказался бы от такого определения). Почему рассказ об Ионе не мог быть просто литературным произведением, до того как его включили в канон? Для такого предположения он дает не меньше оснований, чем поэма Гомера. А ведь у нас нет никаких сомнений в ее характере. Так что же такое история об Ионе? Поэма, подобная «Одиссее»? Весьма возможно. Ведь Иона хотя и намного бездеятельней, но столь же стоек, как Одиссей, поведение которого хотя и не гуманно, но по-человечески понятно.

Гомер

Гуманизм в разные времена понимали по-разному. Греческий гуманизм включает понятие калокагатии[47] в применении к человеку. Прекрасное должно быть этически совершенным. Совмещение в едином понятии красоты и этического совершенства можно было бы расценивать как шаг назад в понимании этики, но Гомер так не считал. Его не очень трогала даже красота Елены, но зато он наделил ее чувством большого человеческого достоинства. Какой поэт отважился бы на это? Именно Елена упрекает богиню Афродиту за предосудительное поведение. Это напоминает предостережения Гесиода, автора «Повести об Ахикаре» и автора «Книги притчей Соломоновых», против распутных, разряженных женщин. Но у Гомера отсутствует брюзгливый обывательский характер, присущий этим произведениям. Отрицательно относится, например, Гомер к малоазийской ортиастической богине Кибеле, которую он не без основания называет фригийской. Он считает ее отвратительной и неестественной, так как ему органически противны всякие крайности.