От Олимпии до Ниневии во времена Гомера - [12]

Даже Одиссей, который не относился к финикийским морякам с большим доверием, вынужден признать, что среди них есть честные люди. Рассказывая о себе и своей наставнице Афине, он не без удовольствия изображает себя настоящим разбойником, а пресловутых финикийцев — честными малыми. При всей точности описаний нельзя не учитывать поэтических особенностей гомеровских поэм и того деланного простодушия Одиссея, которое так поражало нас и в истории Ионы, простодушия, которое у такого автора, как Гомер, всегда не случайно и имеет ироническую окраску.

Афина, переодетая пастухом, сообщает Одиссею, что он действительно прибыл на Итаку, и долго мучает его своей бесконечной болтовней:

…В радость пришел Одиссей многостойкий.

Рад он был, что отчизна пред ним, как ему сообщила

Зевса эгидодержавная дочь, Паллада Афина.

Громко к ней со словами крылатыми он обратился,

Правды, однако же, ей не сказал, удержал в себе слово —

Хитрости много таилось всегда в груди Одиссея:

«Слышал я об Итаке уж в Крите пространном, далеко

За морем. Нынче ж и сам я пределов Итаки достигнул,

Эти богатства забравши. Оставивши столько же детям,

Я убежал, умертвив быстроногого там Орсилоха,

Идоменеева сына, на Крите широкопространном

Всех трудящихся тяжко людей побеждавшего в беге…

Любопытно, что царский сын состязается в беге с простыми людьми! Но не будем прерывать рассказчика:

Он ведь хотел у меня всю добычу троянскую, столько

Злых мне тревог причинившую в те времена, как во многих

Бранях я был и среди бедоносного странствовал моря,

Силой отнять, поелику его я отцу отказался

В Трое служить и отряд свой отдельный составил.

Медью его я убил, когда возвращался он с поля,

Возле дороги устроив с товарищем верным засаду.

Ночь непроглядная небо тогда покрывала, никто нас

Видеть не мог из людей, и тайно свершилось убийство.

Все же, как только его я убил заостренною медью,

К славным тогда финикийцам бежал на корабль я с просьбой

К ним обратился, добычу богатую в дар предложивши.

Я попросил, на корабль меня взявши, отвезть или в Пилос,

Или в Элиду, божественный край многославных эпейцев;

Сила ветра, однако, от этих краев их отбила —

Против желания их: они обмануть не хотели.

Сбившись с дороги, сюда мы приехали позднею ночью.

В бухту с трудом мы на веслах корабль свой ввели,

                                                                                   и хоть были

Голодны все, но никто об ужине даже не вспомнил.

Так, сойдя с корабля, близ него на песок и легли мы.

Сильно устал я, и сладостный сон на меня ниспустился.

А финикийцы богатства свои с корабля отгрузили

И на песок их сложили близ места того, где лежал я,

Сами ж в Сидонию, край хорошо населенный отплыли.

На берегу я остался один с растерзанным сердцем.

(Одиссея, XIII, 250 сл.)[19]

Что же заставляет Одиссея так фантазировать, и не только на этот раз, но и каждый раз, как он начинает какую-либо историю? Ему это просто доставляет удовольствие. Во всяком случае, так считает Афина, которая, приняв свой истинный облик, обходится с ним ласково и высмеивает за то, что он ее не узнал. Действительно, сказка, придуманная Одиссеем, была очаровательна.

Кто еще может столь умело сочинять морские небылицы, как не тот, кто вырос у моря и чувствует себя на палубе корабля как дома? Мы не собираемся придавать слишком большое значение этим легендам: ни «рассказу об Ионе», ни выдумкам Гомера. Но едва ли существует в истории другой такой период, когда люди фантазировали бы с таким наслаждением, как VII в. до н. э., который стал нам столь близким и понятным. И лишь филологи виноваты в том, что мы не носим нашего Гомера в кармане и не читаем как увлекательный роман, а взираем на него с почтением, как на памятник, не испытывая никакого желания вновь и вновь возвращаться к произведению этого поэта.

Судостроение

Во II тысячелетии до н. э. на Средиземном море преобладали два резко отличающихся друг от друга типа судов: египетские и морских народов. Египетские корабли явно происходили от речных судов, для которых была характерна малая грузоподъемность. Судя по их конструкции, можно было сделать вывод о недостатке в стране дерева. Длинных балок не было, и приходилось сшивать борта кораблей из коротких досок. Это делало их массивными, но отнюдь не устойчивыми, и, чтобы увеличить их прочность, борта укрепляли канатами.

Индоевропейские морские народы, которые на своей северной родине никогда не видели судов, быстро переняли восходящий еще к доисторической эпохе тип кикладских[20] кораблей и усовершенствовали его. Меньше всего мы знаем о критских кораблях, которые нас чрезвычайно интересуют, ибо античные историки постоянно рассказывают о морском могуществе Крита. Достоверно мы знаем только то, что критские суда были похожи на корабли морских народов.

В I тысячелетии до н. э. различные народы стали заимствовать полезные сведения друг у друга. Отличия в технике теперь обусловливаются не столько национальными особенностями, сколько целесообразностью. Существовали тяжелые бесформенные, но добротные грузовые корабли, хозяевами которых были главным образом финикийцы, а также пиратские и военные суда.