От начала начал. Антология шумерской поэзии - [65]

Как силач, что во двор большой входит,

К Экуру руки в кулаках он тянет.

Как бегун, что силу, бег начиная, рассчитывает,

Он святилище в тридцать сиклей оценивает.[786]

Как разбойник, что город грабить сбирается,

Лестницы высокие ко храму ставит.

Дабы Экур, словно корабль могучий, порушить,

Словно в горе, где серебро роют, пыль поднять,

Словно гору, где лазурит добывают, прокопать,

Дабы град, словно Ишкуром затопленный,[787] дабы шею его к земле склонить,

Для храма Экура — но он не гора, где рубят кедры![788] —

Топоры огромные он отлил.[789]

Секиры обоюдоострые заточил.

К корням его он лопаты приставил[790] —

Основанье Страны он всколыхнул.

К ветвям его он топор приставил,

И храм, словно воин убитый, шею к земле склонил.

И всех стран чужедальних шеи к земле склонились.

Трубы дренажные он сорвал[791] —

Хлынул поток дождей небесных.

Сорвал деревянную обшивку ворот — уничтожена мощь Страны.

Во вратах, где зерно не срезают, зерно он срезал,[792] —

От рук Страны зерно отрезал.

Во врата Благоденствия топором ударил —

Благоденствие чужедальних стран уничтожил.

Как в просторный водоем, где резвятся карпы,

Погрузил он большие лопаты в плавильные печи Экура.

Покой священный для сновидений, что света не видел, люди увидели.[793]

Сосуды священные богов Аккад увидел.[794]

Статуи лахама, что у главного входа во храм стояли,

Те, что запретного не совершали, —

А Нарамсуэн огню их предал.[795]

Кедр, кипарис, можжевельник, самшит —

Дерево покоев священных содрал он.

Злато храма в ящики сложил,

Серебро в кожаные мешки уложил.

Медь, словно кучи зерна у привоза, на пристани он насылал.

Над серебром храма серебряных дел мастер работает,

Над его лазуритом гранильщик трудится,

Медь его кузнец кует,

А ведь это все — не имущество завоеванного града![796]

Большие суда у причала пред храмом встали.

Большие суда у причала пред храмом Энлиля встали —

Добро храма ушло из града.

И когда добро храма ушло из града —

О, Аккад! — разум от него ушел.

Корабли пристань покинули, рассудок Аккад покинул.

Ураган ревущий, что страну охватил,

Потоп встающий, что не знает преграды,

Энлиль, за гибель Экура любимого — что ныне он погубит?

Он к стране Губин направил взоры,

Он бескрайние горы обрыскал взглядом, —

Нелюдей, несметные орды,[797]

Гутиев, что не знают запретов,

Поведением — люди, да разуменьем — собаки, обликом — сущие обезьяны,

Их Энлиль из гор вывел!

Словно полчища саранчи покрыли землю.

Руки, словно сети-ловушки, по приказу его над полями простерли.

Из-под руки их ничто не уходит.

Их руки никто не избегнет.

Гонцы по дорогам больше не ходят.

Перевозчики через реку не перевозят.

Коз прекрасных Энлилевых из загонов угнали,

Подпасков с ними вместе погнали.

Коров из хлевов они угнали,

Пастухов вместе с ним погнали.

Колодники ныне несут стражу,[798]

Разбойники засели на дорогах.

Створки всех городских ворот

Страны брошены в грязь.

Из-за стен городских всех далеких стран горькие плачи раздаются.

В городе, где полей просторных нет, они насаждения сажают.[799]

Когда города застроенные они разрушили,[800]

Поля просторные зерна не рождали,

Водоемы глубокие рыбы не приносили,

Сады меда-вина не давали,

Тучи дождей не изливали, травы в степи не вырастали.[801]

В те дни масла — за сикль серебра полсила давали.[802]

Зерна — за сикль серебра полсила давали.

Шерсти — за сикль серебра полмины давали.

Рыбы — за сикль серебра один бан давали.

И так на всех рынках всех городов продавали!

На крыше лежавший — на крыше и умер.

В доме лежавший — землей не засыпан.

Люди себя разрывали от голода.[803]

В Киуре, великой священной ограде Энлиля,

Псы бездомные собирались в молчанье.[804]

Двое входили — их всех вместе сжирали.

Трое входили — их всех вместе сжирали.

Лица раскрошены, головы расколоты.

Лица раскрошены, головы размолоты.

Праведник с неправедным перемешались.

Герой повалился на героя.

Кровь лжеца на кровь честного истекает.

Тогда Энлиль на месте святилища своего огромного

Маленький храм тростниковый построил.

От восхода и до заката их запасы он уменьшает.[805]

Тогда старухи, что те дни пережили,

Старики, что те дни пережили,

Певцы-плакальщики,[806] что пережили те годы,

На семь дней и семь ночей

Семь барабанов, чей голос до края небес доходит, поставили.[807]

Литавры, кимвалы, громогласные барабаны[808] гремят для него, Энлиля, в плаче.

Старухи — о, град мой! — крика не прерывают.

Старики — о, народ его! — вопля не прекращают.

Плакальщики — о, Экур! — не оставляют плачей.

Его девушки волосы на себе рвут непрестанно.

Его юноши кинжалами колют себя непрерывно...[809]

Их плачи, материнские плачи — Отче Энлиль! —

Над холмом священным сияющим воздымаясь, у светлых колен Энлиля звучат.[810]

Оттого-то Энлиль в опочивальню свою святую вошел и там неподвижно залег.

Тогда Син, Энки, Инанна, Нинурта, Ишкур, Уту, Нуску, Нисаба — великие боги,[811]

Дабы сердце Энлиля водою прохладною остудить, молитвенно ему молвят:

«Энлиль, град, что твой град разрушил, твоему граду подобен да станет!

Кто святыню твою осквернил — как с Ниппуром с ним да поступят!

О, град! Твои головы да наполнят колодцы.[812]

Пусть никто в том граде да не выберет друга!

Братья друг друга пусть не узнают!

Его девы в женском своем покое воистину да будут зверски убиты!