От литеры до литературы - [126]
Атмосфера фестиваля, сложившаяся в Джайпуре, заставила меня еще раз оглянуться на историю литературы. Она началась в плодородных речных долинах Месопотамии, где литература зародилась и откуда отправилась триумфальным маршем по всему миру. На этом пути литература, принадлежавшая поначалу чрезвычайно узкому кругу писцов, книжников и царей, обретала все больше и больше читателей и писателей. Демократизации литературы способствовали разнообразные изобретения – от алфавита и папируса до бумаги и печати: каждое из них понижало барьеры доступности, открывало литературный мир все более широкой публике, которая затем создавала новые жанры и формы – романы, газеты, манифесты – и одновременно подтверждала непреходящее значение древних фундаментальных текстов. Джайпур, со своими читателями из любых слоев общества, со столкновениями старых и новых текстов, представляется мне хорошим эпилогом моего повествования.
Я помнил и о том, что в этом сюжете об экспансии литературы встречается множество различных поворотов, масса неожиданностей – по крайней мере, для меня; что он движется не по прямой линии, а с множеством отклонений от нее, а порой даже обращается вспять. Письменность изобрели и в Евразии, и в Америке. В месиве историй, накрывшем собой и Азию, и Европу, кочевали взад-вперед отдельные сюжеты. По всему миру развитие письменности сопровождалось откровенным противостоянием со стороны харизматических учителей. Рождение новых технологий влекло за собой войны форматов (одна из них, например, сопровождала переход от папирусных свитков к пергаментным книгам), при этом священные тексты подчас первыми находили новые методы воспроизведения. Но, несмотря на впечатляющий всплеск письменной литературы, устное сказительство прочно удерживало позиции, что показывает пример «Эпоса о Сундиате» и бардов мандинка.
Самое трудное в описании истории литературы – не неожиданные повороты и сложные переплетения сюжетных линий, а необходимость признать, что мы сами находимся в самом средоточии событий, что сюжет продолжает развиваться. Даже идея единой всемирной литературы с единой историей насчитывает всего двести лет. Гёте сформулировал термин «всемирная литература», еще не зная ни об эпосе майя «Пополь-Вух», лежавшем под спудом в какой-то библиотеке, ни об «Эпосе о Гильгамеше», зарытом в землю в сердце Месопотамии, ни о «Повести о Гэндзи», неизвестной кому-либо за пределами Японии и Восточной Азии, ни о сложенной в Западной Африке истории Сундиаты, которую к тому времени еще никто не записал. И конечно, Гёте никак не мог предсказать того, что его идея вдохновит авторов «Манифеста Коммунистической партии». С каждым новым добавлением и каждым открытием, сделанным где-то в прошлом, повествование о литературе так или иначе меняется.
То же самое относится и к технологии. Возможно, вы читаете эти слова в книге, отпечатанной на бумаге, или с экрана, если только не надели очки, которые каким-то образом проектируют слова в поле зрения. Но каким бы техническим устройством вы ни пользовались, вы будете или переворачивать страницы, или проматывать перед собой непрерывную полосу, содержащую текст. Обратите внимание на сочетание старого и нового. Большинство человечества перестало перематывать тексты с тех самых пор, когда на смену папирусным свиткам пришли пергаментные книги, но теперь, две тысячи лет спустя, этот способ чтения вернулся: заполненная строками полоса на экране компьютера больше похожа на непрерывный свиток, нежели на пачку отдельных страниц. Таблички для записи тоже, казалось бы, полностью вышли из употребления несколько сотен лет назад, но теперь мы видим их сплошь и рядом. Если взглянуть незаметно, то люди с планшетами оказываются странно похожими на писцов Античности, которые сидели, скрестив ноги, и держали на коленях доску для записи.
Чем больше я оглядываюсь назад, тем больше вижу в настоящем проявлений прошлого. 140 знаков, которыми твиттер ограничивает размер сообщения, можно считать упрощенной версией коротких стихотворений, которыми хэйанские придворные обменивались между собой в эпоху «Повести о Гэндзи» Мурасаки Сикибу, а средневековые романтические повести, возможно, возродились в виде бестселлеров, публикуемых самими авторами в электронном виде и приводящих в бешенство бесчисленных современных авторов, пишущих в традициях Сервантеса. Интернет сделал возможными и новые формы наблюдения, и новые способы уклонения от цензуры, подобные современной системе самиздата. Вернулось в обиход и устное сказительство, что хорошо известно любителям аудиокниг. Сказители мандинка, предпочитавшие запись на кассеты, а не письменную фиксацию своих текстов, порадовались бы такому повороту событий.
В своих путешествиях я пытался уловить мгновения, в которые можно было увидеть, как литература формирует историю. Я отыскал их, наткнувшись на следы таких необыкновенных читателей, как Ашшурбанипал и Александр, воплотивших свое восприятие прочитанного в действия, – но ведь и неграмотный Писарро горделиво принес книги в Новый Свет. Историю также формировали последователи священных писаний, превращавшиеся, благодаря своей вере в написанное, в могучие силы исторического значения, что подчас вело к столкновениям различных священных текстов и даже различных толкований одного и того же. Я поймал себя на том, что путешествовал по дорогам, проложенным для распространения литературы, – вроде тех почтовых дорог, за которыми следил Франклин, – прямо в собственном дворе.
Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.
Канадский ученый, эколог и политолог Вацлав Смил знаменит своими работами о связи энергетики с экологией, демографией и реальной политикой, а также виртуозным умением обращаться с большими массивами статистических данных. Эта книга, которая так восхитила Билла Гейтса, обобщает самые интересные материалы, которые Смил пишет для журнала IEEE Spectrum – одного из ведущих научно-инженерных изданий мира, и представляет собой актуальное руководство для понимания истинного положения дел на нашей планете.
Наша сегодняшняя жизнь перенасыщена информацией, однако большинство людей все же не знают, как на самом деле устроен наш мир. Эта книга освещает основные темы, связанные с обеспечением нашего выживания и благополучия: энергия, производство продуктов питания, важнейшие долговечные материалы, глобализация, оценка рисков, окружающая среда и будущее человека. Поиск эффективного решения проблем требует изучения фактов — мы узнаем, например, что глобализация не была неизбежной и что наше общество все сильнее зависит от ископаемого топлива, поэтому любые обещания декарбонизации к 2050 году — не более чем сказка.
Сочинение итальянского дипломата, писателя и поэта Бальдассаре Кастильоне (1478–1529) «Придворный», соединяющее воспоминания о придворной жизни герцогства Урбино в начале XVI века с размышлениями о морали, предназначении, стиле поведения дворянина, приближенного к государю, – одна из тех книг эпохи Возрождения, что не теряли популярности на протяжении последующих веков и восхищали блестящие умы своего и будущих столетий. Для истории культуры труд Кастильоне явился подлинной сокровищницей, и сложно представить, насколько более скудными оказались бы знания потомков об эпохе Возрождения, не будь он создан. Составленное в виде сборника занимательных и остроумных бесед, это ярко и непринужденно написанное произведение выходит за рамки источника сведений о придворных развлечениях своего времени и перечня достоинств совершенного придворного как всесторонне образованного и утонченно воспитанного человека, идеального с точки зрения гуманистических представлений.
«Эта книга посвящена захватывающей и важной для любого человека теме – осознанию себя как части общества и рассмотрению самого феномена общества под лупой эволюционных процессов в животном мире. Марк Моффетт сравнивает человеческое общество с социальными образованиями общественных насекомых, и эти сравнения вполне уместны. И его последующий интерес к устройству социальных систем у широкого круга позвоночных, от рыб до человекообразных обезьян, не случаен. Как эволюциониста, его интересы связаны с выявлением причин и факторов, влияющих на трансформации социального поведения у разных таксонов, роли экологии в усложнении общественных связей, с поиском связей между морфологическими и психологическими преобразованиями, в конечном итоге приведших к возникновению нашего вида.