От литеры до литературы - [125]
Поездка туда из Дели проходила примерно так, как я ожидал: машины ехали, как заблагорассудится, украшенные гирляндами и броскими рисунками, заставляли остальных проезжающих поминутно подбадривать их гудками, а по обочинам и самой дороге бродили бесчисленные животные – коровы, верблюды, козы, ослы, слоны, овцы, свиньи и собаки. Было нелегко представить себе, что тут найдется место для литературы – но оказалось, что вот он, фестиваль, причем совершенно не похожий на то, что я представлял себе. Вместо тягомотных заседаний в залах отелей или больших торговых центров я увидел нечто, более похожее на рок-фестиваль, где стоят киоски со всяческой едой, а люди сидят и лежат на земле или собираются в палатках и домах. Фестиваль оказался чрезвычайно многолюдным: там собралось чуть ли не сто тысяч человек.
Среди посетителей я встретил автомеханика из пригорода, который приехал сюда, позаимствовав мотоцикл, студента-инженера, взявшего выходной для этой поездки, и водителя-моторикшу, который старался залучить к себе в тележку кого-нибудь из почетных гостей этого года и, поминутно сигналя, пробивался сквозь поток транспорта. «Опра очень милая – темнокожая, совсем как я!» – крикнул он, имея в виду звезду прошлого года Опру Уинфри. Далеко не всех привлекла сюда литература. Кто-то надеялся увидеть болливудских звезд и ведущих ток-шоу, кто-то пытался получить приглашение на вечеринки для избранных или приватные обеды, а кто-то явился просто ради развлечения. Но главной приманкой служила литература во всех ее формах. Поэты, драматурги, романисты и документалисты собрались сюда, чтобы читать, выступать с лекциями, слушать лекции, спорить, беседовать, брать и давать интервью и неформально общаться между собой. Гёте, пропагандировавший всемирную литературу, был бы счастлив увидеть это.
Не все части света были представлены одинаково. Фестиваль вращается (возможно, из-за происхождения основателей) вокруг британско-индийской оси, хотя там можно встретить и писателей из других стран – в частности США. Английский язык, доминирующий в мире, заметно преобладал и здесь, и среди огромного количества рукописей бо́льшую часть составляли тексты именно на нем. Но были там и секции на индийских языках – от южного тамильского до северных гималайских. Поразительнее всего стало для меня почти полное отсутствие писателей из Китая, азиатского конкурента Индии.
По мере роста и развития фестивалю пришлось преодолеть несколько кризисов. Самый значительный состоялся за два года до моего приезда туда и был связан с Салманом Рушди, чей роман «Сатанинские стихи» был запрещен (и до сих пор остается под запретом) в Индии по требованию мусульманского меньшинства. Творчество Рушди яввилось причиной типичного литературного скандала в мировом масштабе. Писателя прославил роман «Дети полуночи», начало действия которого приурочено к обретению независимости Индией; произведение можно считать типичной попыткой создания фундаментального текста в постколониальной ситуации. Этот успех сменился горечью, когда духовный предводитель Ирана аятолла Хомейни объявил следующий роман Рушди, «Сатанинские стихи», кощунством по отношению к священному тексту, Корану. Хомейни провозгласил фетву – религиозный указ, обязательный к исполнению для всех мусульман, – в которой вынес смертный приговор писателю. С тех пор Рушди приходится скрываться.
Со временем фетву отменили, но к тому времени, когда я попал в Джайпур, противостояние не закончилось. В 2012 г. учредители пригласили Рушди на фестиваль – и тут же посыпались угрозы в его адрес. Даже компромиссное решение, согласно которому Рушди должен был сделать свой доклад по Skype, не успокоило протестующих. Из соображений безопасности организаторы решили совсем отменить его выступление[710]. Некоторые участники, возмущенные такой формой цензуры, принялись демонстративно цитировать на фестивале отрывки из романа; в результате этих незаконных действий им пришлось не по своей воле преждевременно покинуть Джайпур и Индию[711][712].
Когда я приехал туда, события того кризиса еще не изгладились из памяти людей. В ходе работы одной из секций, упорно возвращавшейся к вопросу цензуры, несколько участников намекали на тот инцидент; в конце концов кто-то встал и заявил: «Вы имеете в виду Рушди? Я не боюсь произнести его имя вслух». Злоключения Рушди находят отклик в повествовании о литературе как сюжет о столкновении старого фундаментального текста с новыми, стремящимися занять место под солнцем.
Хотя это происшествие и дало определенный отрезвляющий эффект, оно все же не смогло разрушить праздничную атмосферу в Джайпуре. Слишком много собиралось там писателей, и знаменитых, и малоизвестных, слишком много народа горело желанием восславить литературу. Я начал воспринимать этот литературный фестиваль как еще одну, причем улучшенную, версию мира «Гарри Поттера», как место, куда люди собираются, чтобы продемонстрировать свой энтузиазм по отношению к литературе. Любому, кого терзают тревоги насчет будущего чтения и письма, я горячо рекомендую это сочетание литературы и праздника.
Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.
Канадский ученый, эколог и политолог Вацлав Смил знаменит своими работами о связи энергетики с экологией, демографией и реальной политикой, а также виртуозным умением обращаться с большими массивами статистических данных. Эта книга, которая так восхитила Билла Гейтса, обобщает самые интересные материалы, которые Смил пишет для журнала IEEE Spectrum – одного из ведущих научно-инженерных изданий мира, и представляет собой актуальное руководство для понимания истинного положения дел на нашей планете.
Наша сегодняшняя жизнь перенасыщена информацией, однако большинство людей все же не знают, как на самом деле устроен наш мир. Эта книга освещает основные темы, связанные с обеспечением нашего выживания и благополучия: энергия, производство продуктов питания, важнейшие долговечные материалы, глобализация, оценка рисков, окружающая среда и будущее человека. Поиск эффективного решения проблем требует изучения фактов — мы узнаем, например, что глобализация не была неизбежной и что наше общество все сильнее зависит от ископаемого топлива, поэтому любые обещания декарбонизации к 2050 году — не более чем сказка.
Сочинение итальянского дипломата, писателя и поэта Бальдассаре Кастильоне (1478–1529) «Придворный», соединяющее воспоминания о придворной жизни герцогства Урбино в начале XVI века с размышлениями о морали, предназначении, стиле поведения дворянина, приближенного к государю, – одна из тех книг эпохи Возрождения, что не теряли популярности на протяжении последующих веков и восхищали блестящие умы своего и будущих столетий. Для истории культуры труд Кастильоне явился подлинной сокровищницей, и сложно представить, насколько более скудными оказались бы знания потомков об эпохе Возрождения, не будь он создан. Составленное в виде сборника занимательных и остроумных бесед, это ярко и непринужденно написанное произведение выходит за рамки источника сведений о придворных развлечениях своего времени и перечня достоинств совершенного придворного как всесторонне образованного и утонченно воспитанного человека, идеального с точки зрения гуманистических представлений.
«Эта книга посвящена захватывающей и важной для любого человека теме – осознанию себя как части общества и рассмотрению самого феномена общества под лупой эволюционных процессов в животном мире. Марк Моффетт сравнивает человеческое общество с социальными образованиями общественных насекомых, и эти сравнения вполне уместны. И его последующий интерес к устройству социальных систем у широкого круга позвоночных, от рыб до человекообразных обезьян, не случаен. Как эволюциониста, его интересы связаны с выявлением причин и факторов, влияющих на трансформации социального поведения у разных таксонов, роли экологии в усложнении общественных связей, с поиском связей между морфологическими и психологическими преобразованиями, в конечном итоге приведших к возникновению нашего вида.