От Копакабаны до Амазонки - [65]

От Форталезы за двадцать минут, проведенных в удушье ночи, остаются в памяти лишь побеленные стены полевого аэровокзала, на которых дико выглядят намалеванные плакаты местного «Лайонз-клаба». Стародавнее занятие состоятельных английских коммерсантов привлекло завистливых нуворишей— друзей Бориса… За вратами ночи в нескольких десятках километров расстилается полигон засухи, но я поднимаюсь к экватору, все дальше и дальше на север, к набухшим от влаги лесистым землям, где меня ждет зеленое неистовство девственного леса, рыбы-людоеды, бабочки величиной с ладонь и восемнадцатиметровые змеи, инферну верде — зеленый ад, страна Амазония.

Не знаю, что это было, — желание узрить наяву грезы детства или любопытное стремление заглянуть в доисторический хаос, прожитый нашим светом, но стена первобытных джунглей, деревья, толпой сбившиеся на площади в 300 миллионов гектаров, переплетение лиан, чащи с редкими просеками и зеленоватый тревожный от кажущейся неподвижности полумрак, колышущаяся пустыня, где на квадратный километр приходится по полжителя, неудержимо манят меня, несмотря на шипящих и бесшумных змей, кровожадных клещей и москитов, муравьев с палец длиной и пауков размером в птицу. Разве каждое четвертое дерево в мире не растет в бассейне Амазонки?

В моих мечтах уже плывет Амазонка — титан, растянувшийся на 5500 километров, с 1100 притоками, расходящийся на 300 километров вширь при встрече с Атлантикой и выпускающий в океан пресное течение, уходящее на 150 километров от берега, — река, не перекрытая пока что ни одним мостом, плотиной или дамбой, в дикой ярости вздувающаяся на 20 метров в высоту во время разлива и величественно разливающаяся на территории, где уместилась бы Франция, река, вырывающая из своих нетвердых берегов целые кручи, несущая на своей поблескивающей спине купы стоящих торчмя деревьев и великодушно позволяющая жить на этих плавучих островах кабоклос, вечно кочующим из конца в конец под тоскливый перебор гитар. Как будто здесь вчера случился всемирный потоп: каждый пятый литр пресной воды в мире принадлежит Амазонке.

Золотой рай — Эльдорадо поджидает на еще рассеянных по карте «белых пятнах» своего более счастливого Фосетта; 8 тысяч пород деревьев с нежно-розовой и темно-коричневой, фиолетовой и бежевой древесиной не познали еще лезвия топора; марганец, железо, медь, титан и вольфрам — все необходимое для расцвета индустрии покоится в первозданном виде под слоем земли, не потревоженной холодным прикосновением ножа бульдозера. И это водно-древесное царство прозябает в своих зыбких границах, с грехом пополам прокармливая на территории, равной по величине Европе, каких-то 8 миллионов анемичных и заморенных существ, в то время как, по данным ООН, оно может приютить и прокормить один миллиард людей. Проклятая и неприступная земля или же неведомый — Антарктиду мы знаем лучше — и заброшенный рай?

Я въезжаю в Амазонию из-за кулис, через Сан Луис. В 500 километрах от реки-моря в 1612 году Ив д’Эвре основал первый город зеленого ада и стал его летописцем. Ведь Генрих IV тоже обратил свой взор на эти сахарные земли — предмет распри между португальцами, голландцами и англичанами — и в 1605 году дал генерал-лейтенанту де Ля Ревардьеру жалованную грамоту: покорять. Раз португальцы укреплялись по побережью от Ресифи до Баии, почему не подняться дальше к экватору, где свободной земли хоть отбавляй… вместо того, чтобы натыкаться на пики, попадать под ядра и разгрызать форты? В 1612 году снаряжается флотилия на Мараньян, куда она и прибывает через пять месяцев. Ив д’Эвре, монах той самой обители, которую Екатерина Медичи заложила в 1575 году на улице Сент-Оноре напротив сада Тюильри, едет туда во главе четырех капуцинов под началом адмирала Разилли. После провала экспедиции Виллегэньона средневековая Франция пытает свой последний шанс. Ступив на берег, Ив вонзает в землю крест, объявляя ее владением бога и Франции. Песнопения, мушкетные залпы — человек тридцать насмерть перепуганных голых раскрашенных и разукрашенных перьями индейцев меняют национальность.

Первостепенная и решающая операция — укрепиться. Индейцам передают приглашение участвовать в деле.

«Среди них началось, — пишет Ив д’Эвре, — немалое соперничество, кто больше сделает ездок и привезет корзин с землей».

Работы двигались споро.

«Мягким обращением от индейцев можно добиться чего угодно».

Общительный нрав французов пришелся по душе индейцам, и в особенности индеанкам. Тупинамбы ассимилировались так хорошо, что через несколько месяцев, проведенных бок о бок, среди них появились уже собственные портные, жестянщики, сапожники, пахари, плотники. Ив д’Эвре с радостью заносит это в свою хронику, умиляясь их здоровому быту, их поклонению прошлому, уважению к старикам и пылкой любви к детям.

В июле 1613 года Ля Ревардьер вспоминает о своих жалованных грамотах и, не страшась изнурительного климата, отправляется с 40 солдатами, 10 матросами и 20 индейцами расширять владения. Он проходит 500 километров до устья Амазонки, поднимается по Паре, затем по Токантинсу, устанавливает кресты, нарезает владения, вмешивается в междоусобицу племен, заключает союзы… но вскоре вынужден вернуться: над фантастическим, почти двухтысячекилометровым рейдом нависла угроза в отправной точке.