От Копакабаны до Амазонки - [63]

.

Заинтересовавшись рыбной ловлей, я пытаюсь добраться до причин «лангустовой войны», начавшейся в Ресифи и в результате испортившей франко-бразильские отношения. Любопытно, что тернистый маршрут повел меня с пляжа к холодильнику, от холодильника к банку, а из банка к некоему журналисту. Рыбаки на пляже выкладывают лангустов, которых женщины собирают в сетки и складывают в сарай, где их сортируют и быстро грузят в наполненные льдом чаны в кузове автофургонов. Машина доставляет их в холодильник.

Холодильник платил рыбакам по 60 крузейро (0,4 франка) за килограмм. Французские торговцы лангустов из Бретани покупали их по 400 (2,8 франка), то есть в 7 раз дороже. Холодильник, дочернее предприятие крупного американского банка, остался пустым.

Лангусты, которых скупали всю жизнь по 0,4 франка за килограмм, а продавали в 50 раз дороже — по четыре доллара — на американском рынке, уплыли на французское судно, стоявшее на границе территориальных вод. Ну как мог бразильский коммерсант, разбогатевший за один год торговли, perder essa boca sefn fazer barulho — буквально: «выпустить кусок изо рта и не поднимать шума»? Он натравил двух депутатов, те напустили прессу, пресса поддержала, вмешался парламент… и никто, кроме инициаторов скандала, уже не помнил, из-за чего разгорелся сыр-бор, дело приобрело ярко политическую окраску. Слева бушевали против вторжения новых иностранцев: черт подери, хватит с нас одних американцев! Справа голоса разделились: одни вступились за права холодильника, другие бесились против иностранного вмешательства. Весть о прибытии французского военного судна слила враждующие голоса в дружный хор. Продолжение известно.

Менее известна подоплека дела, которую раскрыл мне один журналист в пустом коридоре акционерного банка в Ресифи. Во-первых, снимок французского военного корабля, шедшего к берегам Бразилии, доставил не бразильский самолет. Во-вторых, оказывается, со стоимости каждого килограмма отправленных в США лангустов удерживалось с молчаливого согласия отправителя и получателя 20 процентов. Эти 20 процентов в долларах не возвращались в Бразилию, а оседали в одном из манхэттенских банков на счете отправителя. Государство лишалось таким образом валюты, да и налогов тоже. Президент Варгас незадолго до самоубийства приказал начать официальное расследование фактов утаивания валюты в товарообороте Бразилия — США и при обратных расчетах США — Бразилия. В обоих случаях речь шла о выкачивании долларов из платежного баланса страны, а следовательно, о девальвации крузейро. Между прочим, журналист сравнивал цифры, заявленные при регистрации сделки в американском департаменте торговли, с одной стороны, и цены, заявленные в бразильском консульстве в Штатах. Сравнение выявило, что всего за полтора года от Бразилии этим путем было утаено только при расчетах в одном направлении 150 миллионов долларов. Та же система действовала и в обратном направлении.

Уже поздно, к тому же я заблудился. Неточный адрес или мое дурное произношение? Но антикварной лавки не было либо уже нет. Дергаю несколько звонков — высунувшимся любопытным физиономиям ничего не известно об антикваре. Внимание привлекает длинное заколоченное строение. Может, там? Антиквар сидит дома, а в лавку можно зайти с другой стороны? Обхожу кругом — ничего. Невидимый с улицы садик, густые кроны, почти сливающиеся с темнотой, деревенская тишь. Но во тьме приплясывают две светящиеся точки. Подхожу. На земле, привалившись к стволам, сидят десятка два женщин и мужчин, почти неразличимых в ночи, лишь слегка виднеются светлые платья да мои шаги отдаются на скрипучем гравии.

Ни одна из теней не шевельнулась, ни одного жеста. Ни враждебности, ни любопытства. Равнодушное ожидание.

Спрашиваю про антиквара. В ответ рассыпается женский смех. Называю себя — несколько теней подходят ил иже, расспрашивают, я отвечаю. Оказывается, я прервал собрание студенческой коммунистической ячейки, они смеются. Да, их партия запрещена, но никто не преследует. Ограничения главным образом во время выборов. Нельзя проводить открыто конференции и собрания. Нет, их газеты издаются нормально. Да, в профсоюзах у них крепкие позиции. Чем занимаются сейчас? Обучают неграмотных. Они учат вечерами читать и писать миллионы избирателей, лишенных доступа к урнам, разве это уже само по себе не программа? Конечно. Их основные принципы? В первую голову — поддержка отечественной индустрии. А крестьянство? За три года в земельные профсоюзы вступило 400 тысяч человек — большое начало. Что скажете о депутате Жулиане? Он был инициатором движения, но организатор из него никакой. Проекты аграрной реформы? Хотят, чтоб и волки были сыты, и овцы целы! Сплошные уступки. Высокая сутулая фигура склоняется надо мной, и рокочущий бас покрывает голоса: «Давайте я отвезу вас в отель, у меня здесь машина». Голос дружеский, но в бархатистом оттенке слышится твердость. Я не отказываюсь, и он везет меня двести метров до отеля. Когда я беру у портье ключ, соображаю, что даже не запомнил его лица.

Врач, залечивающий последствия моего отравления, дает мне прочесть доклад полковника медицинской службы де Ассис Пачека для государственной следственной комиссии, назначенной перед своим уходом президентом Кубичеком. Привожу его в сокращении: из 40 главных лабораторий по производству лекарств в Бразилии, говорится там, лишь семь являются собственностью бразильцев. Далее подробно рассказывается, как только с 1957 по 1959 год закрылось 101 фармацевтическое предприятие — сплошь бразильские, и уже в 1958 году 20 иностранных лабораторий контролировали 65 процентов производства и продажи лекарств… Забавная деталь: чтобы пощадить национальные чувства, фирма «Джонсон» превратилась в «Джонсон ду Бразил», а «Арбот» — в «Арбот ду Бразил». По этому поводу я вспомнил, как один балагур-кариока сказал мне: «Если увидите вывеску с «ду Бразил», знайте, что фирма наверняка иностранная». Комизм доходит до предела: так, к примеру, традиционная газета «Диарио де нотисиас» в номере от 28 августа 1961 года оповещает о преобразовании американской фармацевтической компании «Уорнер интернэшнл» в бразильское предприятие под названием «Компания Уорнера» с капиталом в 425 тысяч долларов, из которых 424 650 долларов остаются собственностью прежней фирмы, а 350 долларов принадлежат совладельцу-бразильцу… Разумеется, врач-полковник протестует против подобного «долларового кровоизлияния», как он выражается, и постепенного удушения национальной промышленности.