От Калмыцкой степи до Бухары - [24]

 ). Мы или должны немедленно смириться, или готовиться в смерти. Он непобедим и рать его бесчисленна **[U15] ). Напрасно ты восставал, тщетно ты создавал свое государство. Эвтидему не под силу бороться с селевкидами».  «Ты быть ребенком, Дмитрий, когда меня на- /127/ значили правителем этих краев. Греческое влияние падало. Степные варвары теснили. Оседлое покоренное население питало вражду. Я поднял наше значение, я отразил кочевников, я внес дух Эллады в туземный строй. Кроме нас‚ кругом ни у кого не чеканится монета с Геркулесами и Аполлонами. Сто лет лишь прошло со времени Александра, и всему наступает конец. Последние стражи славных заветов‚ мы стоим на крайнем рубеже образованного мира, с горящим факелом в руке, и недалек тот час, что его задует мрак. Уже свирепые парфяне не раз становились между Западом и мною. Оторванный от соплеменников, я волею судьбы приучался к самостоятельности. Мыслимо ли тебе кажется, вкусивши от полноты власти, лишиться ее в пользу тех, кто не понимает, как я, нашего призвания на востоке, кто равнодушен к задачам эллинизма? Поезжай в неприятельский стан, изложи царю, в чем моя идея, уговори его не продолжать братоубийственной войны. Иначе все погибнет‚ - не уцелеть грекам среди Ирана и Турана. У них свой домашний спор, мы же чужие и нам несдобровать».

О чем дальше идет речь - нельзя разобрать. Голубоватый туман опутывает предметы. Ви- /128/ дение расплывается. Ночная бездна, по-прежнему, нема и черна.

Слабые вопли изредка раздаются во тьме. Вот они усиливаются, сливаются. Словно из тысяч грудей рвется выражение ужаса и отчаяния. Густые толпы женщин и детей бегут по равнине. Зарево пожара бросает отблеск на картину сражения у городских ворот. Парфянские и скифские витязи стрелою носятся по всем направлениям. Шестиколесные телеги, запряженные быками и обтянутые шкурами, скрипя, приближаются к Мерву. Живо кидается в глаза странное платье наездников - смесь грубого и пышного. Шаровары, натертые мелом, и короткие безвкусно размалеванные, багряного цвета плащи, пестрые чалмы. Серебром оправленные колчаны, кривые сабли, огромные копья, арканы и плети - все это так и мелькает около валов, так и прибивает искрящимися волнами из окрестной степи.

Царь едет! Сам Фраат, сын Митридата скачет на огненном жеребце. И конь, и всадник покрыты чешуйчатой броней. Золотой и венец горит на челе. Звезда украшает грудь. Знамя с грозным драконом везется за повелителем. Город уже в пламени, и нет ничему пощады. Завтра, среднеазиатское солнце /129/ спокойно может плыть по раскаленному небосклону. Греки уничтожены. *[U16] ). Туземцы умолили божественное светило избавить край от пришельцев. Для него начнется иная эра. Жизнь вступает в новое русло.

-------

 /130/

XV ИЗ ЖИЗНИ МАРГИАНЫ

Быть может странным кажется, отчего я так иного внимания посвящаю старому Мерву. Время его славы прошло. Бог весть - когда воротится‚ едва-ли многих интересует. Чего же ради, спрашивается, так долго говорить о нем, восстановлять воображаемое прошедшее, задумываться над тем, что было и чему, вероятно, уже не быть? Ответ очень прост. О нашей Средней Азии - а теперь в особенности о Закаспийской железной дороге - писалась необозримая масса заметок, очерков и целых книг. Добавить к ним нечто веское (с внешней, повествовательной стороны) почти невозможно. Повторять сказанное сто раз предоставляю следующим туристам. Обстоятельно вникать в туземный строй - требуется большая подготовка и продолжительный опыт. Ясно, почему всякий, /131/ кто имеет некоторые сведения об этих странах, но оставался здесь лишь ограниченное число недель, и себе и другим должен все рисовать в слегка фантастическом освещении. Иначе изложение неминуемо будет страдать от сухости и бессодержательности. Такими свойствами нередко и отличался обширный материал, касающийся русских владений за Каспийским морем. Если же принять в расчет, до какой степени мы еще мало избалованы литературно-обработанными данными о них, до чего смутно знаем их прежнюю жизнь, - невольно возникает желание хоть слабо пополнить такой пробел.

Для характеристики края, на основании исторических фактов, можно, конечно, выбрать любой издревле важный культурный пункт. Но я здесь с умыслом выбрал не Бухару и не Самарканд, вечно возрождавшиеся из развалин, вечно шумные и оживленные - а именно совершенно павший Мерв, с его величественно-загадочной судьбой. Где кругом люди, там не так резко бросается в глаза противоположность настоящего дня и отошедшего в область забвения. Образы старины не просвечивают повсюду с удивительной яркостью, не пламенеют везде - как тут, в этой уединенной мест- /132/ ности, у станции Байрам-Али. Нам нельзя игнорировать того, о чем я веду речь. Слишком многому учат угасшие века, чтобы обходить молчанием явление, вроде указанных мною. Наконец, чисто поэтический интерес, представляемый ими, также заслуживает известной оценки. Ведь не признавать лишь рядом пустых случайностей, что все наиболее значительное в истории Востока затрагивало мервский оазис (Маргиану)? А тогда само собою разумеется, какое значение ему вообще необходимо придавать.