От Калмыцкой степи до Бухары - [19]

По крайней мере мне, человеку очень мало знающему о прошлом этой местности, на каждом шагу подымались на встречу давно угасшие образы, вокруг звучали таинственные речи и воскресала старина. А кажется на первый /100/ взгляд, что безмолвнее и печальнее такой пустыни? Что способно возбудить больше горечи, чем безобразная картина смерти и разрушения? Археологу-поэту здесь положительно все будет открываться само собою, но только надо ехать сюда скорее: иначе от соприкосновения с нарождающейся цивилизацией, в древнем Мерве не уцелеет камня на камне.

Странно сказать: пока русские путешественники и русские сочинения о Средней Азии равнодушны в прежнему «царю мира». Между тем иностранцы, еще‚ раньше нашего прихода, с опасностью жизни ее посещали, отзывались о ней с удивлением, старались себе уяснить ее богатую событиями историю. Например, там в нынешнем столетии побывали Бернс‚ Ричмонд‚ Шепспир, Аббот, Томсон, Вольф, Блоквил, Назелли, О’Донован . Про нее много писалось за границей. Мы же присоединили край и успокоились. Чем он замечателен нам словно и нужды нет. Воображаю, как стали бы рыться англичане! Ведь и то они, а не кто-нибудь другой, занялись забытыми буддийскими пещерами у нашего авганского рубежа.

Когда начальник Закаспийской области генерал Комаров не так давно читал в Императорском археологическом обществе о сделан- /101/ ных наблюдениях, раскопках и находках, - особенно в мервском оазисе, где после дождей легко собирать тысячи монет и всякого рода старинных предметов, - свод данных об его реферате, с критическими примечаниями, немедленно появился в «Petermann’s Mittheilungen».

До объезда руин, я наугад посмотрел, что про них говорится, в двух новых русских статьях очевидцами: оказалось - отчасти ложь,  отчасти книжная дребедень. Вероятно, оба издалека посмотрели, с дороги, на покинутые города и затем уже сочли себя в праве фантазировать о состоянии древнего Мерва. Один уверяет, будто последний напоминает Геркуланум и Помпею, имеет вид внезапно, вчера лишь оставленного места: «вдоль улиц - ограды, дома, бани; мечети стоят невредимы, но лишены жителей, которые ушли отсюда, ибо авганцы (!) отрезали в горах воду». Другой квази-посетитель пространно и сухо говорит о туземных достопримечательностях в средине века и вскользь упоминает о настоящем положении ровно настолько, как может проезжий, не углублявшийся в лабиринт развалин. Это очень грустно. Ничего подобного сохранившимся близ Неаполя нетленным олицетворением рим- /102/ ского быта у нас, и несчастью, нет. Здесь, в конце прошлого столетия, годами бились бухарцы с персиянами, уничтожили орошение, увели в плен отчаянно сопротивлявшихся горожан. Мыслимо ли, при таких условиях, чтобы все на арене ожесточенной борьбы уцелело в совершенстве? Писавший, очевидно, и не подозревал об этом. Отношение его собрата по перу в сущности хуже. Он смутно знает мервскую историю и тем не менее не находить нужным воочию проверить, до какой степени омертвели некогда царственные города.

А глядя на них, действительно смущаешься духом и чувствуешь себя ничтожным перед роком. Слишком много тут давалось людям, дабы их возвеличить, и слишком стремительно судьба брала назад свои дары. Слава тускнела, счастье увядало, гибель носилась и не и ведала пощады...

Лошадь осторожно ступает среди бесформенных масс, поодаль от железнодорожной линии. Поздняя осень. Снеговые пятна по сторонам Чем дальше от дороги, степь точно привольнее. Тут высятся остатки почти доисторической Гяур или Гебр-Каш (крепости неверных, огнепоклонников). Прежде вал достигал шести саженей, тянулся на расстоянии 15 /103/ верст. Еще заметны следы кирпичами выложенных галерей. Громадная насыпь, отсутствие построек, отпечаток глубочайшей старины... Мне невольно приходить на память туманные сведения об этом крае в Зенд-Авесте, в Шах-Наме. Когда Ормузд творил, в числе 15 его наилучших созданий были: Мерв (Мору), «чистый и могучий», Герат, Кабул, Ниса (что у Асхабада?) и т. д. Иранская культура тогда довольно далеко шагнула к северу, старалась цивилизовать степь, преображала ее в «страну света», противоположность Турану (областям тьмы). Полумифическими царями насаждается земледелие, народ научается ремеслам (которые, впрочем, часто заимствовались у враждебных племен неарийской крови), наконец грамоте. В этот именно исторически важный момент во главе государства стоит Тахмураф, укротитель демонических сил. При нем возникает мервский город. Подданные живут в довольстве, словно в преддверье золотого века. Наследник Джемшид устраивает оружейные заводы, ткацкие фабрики, бани.

Злые начала сознают свое бессилие сокрушить дело людей и хотят жертвы. Сам Ариман ополчается на правителя. Тахмураф в это время поклонялся звездам, /104/ принявши их культ от скифов[U5]  *). Не в ясную ли южную ночь, когда он в молитвенном настроении глядел на небо с высот мервского кремля, на него спустился бешеный черный вихрь, и царя не стало? Его сын правит, окруженный полнейшим благополучием, достигает безмерного счастья, блаженствует как бы в раю, обожествляет себя; но ассиро-вавилоняне надвигаются на цветущие владения, губят Джемшида, нестерпимо теснят Иран.