От I Мировой войны до конца XX века - [3]

Эта проблема тем более важна в связи с отсутствием уверенности в том, что в разных социальных средах разграничение частного и публичного понималось одинаково. В случае с буржуазией Прекрасной эпохи вопрос ясен: эти две сферы разделяет стена. За этой спасительной стеной скрывается семья, и частная жизнь эквивалентна семейной. Сюда относятся деньги, здоровье, нравы, религия. Родители, желающие выдать замуж дочь или женить сына, «наводят справки» о семье избранника у нотариуса или кюре, потому что известно, что принято скрывать какого–нибудь непутевого дядю, сестру–туберкулезницу, беспутного брата, а также размеры ренты. Жорес так ответил депутату–социалисту, упрекнувшему его в торжественном первом причастии дочери: «Дорогой коллега, вы можете поступать со своей женой как вам угодно, а я нет». Тем самым он указал четкую границу между своей общественной деятельностью и частной жизнью.

Разделение частного и публичного делалось на основе строгих предписаний. Баронесса Стафф, например, детально описывает их: «Чем меньше знаешься с соседями, тем большего уважения в глазах окружающих заслуживаешь…» «В вагоне или любом другом общественном месте воспитанные люди никогда первыми не заводят разговоров с незнакомцами…» «Не следует обсуждать свои личные дела с друзьями или родственниками в присутствии посторонних»[6]. В буржуазном жилище, будь то квартира или дом, существует четкая граница между помещениями, предназначенными для приема гостей, и личными «покоями». По одну сторону–то, что семья считает «презентабельным» и допустимым показать посетителям, по другую — то, что хозяева предпочитают скрывать от нескромных взглядов. Семья как таковая не проводит время в салоне: когда приходят гости, дети туда не допускаются, и семейные фотографии там неуместны, уточняет баронесса Стафф. И вообще, кто попало туда не пройдет. У каждой светской дамы есть свой приемный день — таких дам в Невере в 1907 году 178[7], но чтобы нанести ей визит, нужно быть предварительно ей представленным. Таким образом, гостиные — это промежуточное звено между жизнью частной и жизнью публичной.

Если частная жизнь буржуазии во времена Прекрасной эпохи отделялась от публичной, то в других социальных кругах дела обстояли иначе. Условия жизни крестьян, рабочих, городских мещан не позволяли им прятать от чужих глаз свою жизнь. Прогуляемся вслед за Жан–Полем Сартром по улицам Неаполя[8]: «В первом этаже каждого дома находится множество комнат, выходящих прямо на улицу, и в каждой из них живет семья. <…> В этих комнатах протекает вся жизнь их обитателей — здесь они спят, едят, работают. Улица <…> привлекает их. Они выходят из дома из соображений экономии — чтобы не жечь электричество, чтобы подышать воздухом и, мне кажется, из естественной потребности побыть среди людей. Они выносят столы и стулья на улицу или сидят на пороге, наполовину снаружи, наполовину внутри, и вот в этом „промежуточном" мире происходят важнейшие акты их жизни. Для них не существует понятий „внутри" и „снаружи", улица является продолжением их комнат, с их мебелью и домашними запахами. И с их историями. Улица является естественным продолжением комнаты. <…> Я видел вчера супружескую пару, обедавшую на улице, в то время как младенец спал в колыбели рядом с кроватью родителей, а старшая девочка делала уроки при свете керосиновой лампы. <…> Если женщина заболевает и лежит (весь день) в постели, это происходит на глазах у прохожих и соседей…

Понятно, что частная жизнь неаполитанцев и французской буржуазии времен Прекрасной эпохи не имеет ничего общего.

Конечно, сравнение может быть опровергнуто. Культурные традиции в разных регионах отличаются друг от друга, и то взаимопроникновение «улицы» и «комнаты», какое мы видим на улицах Неаполя, можно интерпретировать как типично средиземноморскую черту; люди ведут себя так же в маленьких и не очень городках на юге Франции. Вот только в рабочих поселках Рубе, как и в шахтерских районах Франции, в Круа–Руссе, старейшем районе Лиона, в беррийских или лотарингских городах и селах жителям тоже не позволялось возводить стену вокруг своей частной жизни, она протекала на глазах у соседей. В каком–то смысле частная жизнь была привилегией буржуазии, жившей в больших домах и имевшей значительные состояния. В силу обстоятельств частная и публичная жизнь неимущих классов проникала одна в другую, и различий практически не существовало. В XX веке будет наблюдаться процесс демократизации частной жизни — все слои населения постепенно обретут ее.

Однако не следует понимать эту демократизацию механически и упрощенно. Частная жизнь рабочих и крестьян конца XX века сильно отличается от частной жизни буржуазии его начала. Одновременно с этим появляются новые нормы» регулирующие так называемую публичную жизнь. Дальнейшее разграничение двух сфер во всех слоях общества изменяет и частную жизнь, и публичную. Обе эти сферы функционируют по–новому и по новым правилам. Меняются не только границы частного и публичного, но и содержание этих понятий.

Таким образом, предстоит понять, как завоевывается частная жизнь, как она влияет на жизнь общества и как организуется внутри своих границ. При этом нельзя не учитывать социальные и культурные особенности различных слоев общества. Мы не претендуем на то, чтобы решить эту невыполнимую задачу. Мы будем рады, если нам удастся выделить главные оси этой эволюции, обозначить важнейшие проблемы, отметить главные тенденции, в надежде на то, что менее масштабные, но более тщательные исследования подтвердят наши гипотезы или, скорректировав их, дадут новые направления дальнейшей работе.