От греха подальше - [53]

— Я никогда не видела такой паршивой погоды, — произнесла Виктория, не обратив внимания на мрачный вид Роуна. При этом она взглянула на него своими огромными газельими глазами, и у него перехватило дыхание. — Боюсь, что этот худосочный торнадо может оказаться единственным, который мы увидим в этой поездке.

— Лучше такой, чем никакой. Не унывай, Ви, у нас в запасе еще три дня.

— Ви? — удивилась Виктория.

— Ну, тебе же не нравилось Вики или Вик, — объяснил он.

Она рассмеялась.

— Зови меня Вик, я уже привыкла к этому варианту моего имени. Честно говоря, оно мне даже стало нравиться.

Роун вздохнул. Она заигрывала с ним, бросая зазывающие взгляды, но он был настроен решительно и не собирался уступать ей. Это было похоже на случай с сигаретами. Ему нравилось курить, однако он мог бросить в любое время, если бы, конечно, захотел. И тут Роун вдруг осознал, что не курил уже несколько дней. Он даже не пытался купить новый блок сигарет, когда опустела последняя пачка.

— Ты уже готова завтракать? — мягко спросил он.

Она опустила голову, и его сердце сжалось. Он разочаровал ее.

— Да, только дай мне одеться и привести волосы в порядок. Я быстро.

Виктория не шутила, когда жаловалась на погоду. Роун не мог не отметить, что день выдался теплый и тихий при ярко-голубом небе. Разумеется, все еще могло измениться, однако Виктория не верила в возможные перемены, поэтому никуда особенно не спешила. Она заявила, что им следует вернуться на восток и приготовиться к тому, что новый фронт через пару дней пройдет по давно известным местам, которые метеорологи называли «Аллеей торнадо».

Готовясь в дорогу, они сменили масло в двигателе, устроили еще один пикник на природе, затем проложили на карте предстоящий маршрут, стараясь, чтобы он пролегал по наиболее живописным местам. И если бы они собирались бездельничать, то такое приятное времяпрепровождение было бы наиболее подходящим для влюбленной парочки. Но Виктория с досадой глядела на раздражающе голубое небо без единого облачка, и ее нетерпение передавалось Роуну.

Он поймал себя на том, что пристально рассматривает девушку, воображая в ярких подробностях, что он будет делать, когда они остановятся на ночь: сначала он расплетет ее косу, затем снимет с нее теннисные туфли и будет гладить ее ноги, пробираясь все выше и выше…

— Тебе скучно, — догадалась Виктория после того, как Роун в третий раз за последние несколько минут отстегнул ремень безопасности, пытаясь занять более удобное положение.

— Мне совсем не скучно, — оправдывался Роун. Он и в самом деле никогда не скучал рядом с Викторией. Может, только расстраивался иногда. Теперь Роун ухмыльнулся. — Просто устал после многих часов бездействия в машине. Я не привык так много сидеть без движения.

— Ладно уж. Раз мы не спешим, давай остановимся и разомнем ноги. Нет ли поблизости какого-нибудь заповедника?

Роун развернул карту.

— Миль через шесть мы выедем на Семьдесят третье шоссе, и если повернем на юг…

— Ох, Роун, ты только взгляни на это! — восторженно воскликнула Виктория.

Он поднял голову. Девушка притормозила, и он сразу понял, что привлекло внимание и вызвало восторг Виктории. На поляне, меж высоких сосен, стояла старая деревянная церквушка. Лучи послеполуденного солнца освещали ослепительно белые стены и отражались от бронзового колокола на звоннице. Ряды розовых и пурпурных тюльпанов окаймляли каменную дорожку, ведущую к входу.

Если бы не два автомобиля, припаркованных рядом с церковью, Роун решил бы, что он видит сцену из прошлого века. Он машинально потянулся за сумкой с фотоаппаратурой.

Виктория остановилась на обочине дороги.

— От такого вида дух захватывает, — произнесла она благоговейно. — Я считаю, что нам нужно сделать здесь остановку. Именно здесь. Эта картина превосходит все, что мы сможем увидеть в самом прекрасном заповеднике.

Роун выбрался из фургона. Эта маленькая церквушка, приютившаяся под сенью деревьев, пробудила в нем чувства, которые он был не в состоянии описать. Он должен был заснять увиденное чудо на пленку.

Опасаясь, что освещение изменится, он не стал устанавливать штатив и сразу приступил к съемкам.

Виктория, прислонившись к «Торнадомобилю», безмолвно наблюдала, как он работал, снимая церковь то с одного места, то с другого, меняя объективы и светофильтры.

— Ты пришлешь мне одну из этих фотографий? — спросила она.

— Конечно. Но ты должна прислать мне копию той пленки, которую похитила из моего «Никона».

Она смущенно засмеялась, а затем заговорила серьезно:

— Я должна была бы догадаться, что ты обо всем узнаешь. Но это единственные снимки, которые я взяла у тебя, и… мне они нужны. Я тоже хочу иметь что-нибудь на память о тебе.

Роун почувствовал, как сердце его сжалось. До сих пор и Виктория, и он избегали разговоров о неизбежном расставании. То, что наконец они стали об этом говорить, облекли в слова свои тревоги, сделало расставание более реальным и… близким. Он вдруг выпустил фотоаппарат из рук, и старый «Никон», словно обессилев, беспомощно повис на ремне у него на шее. Подходя к девушке, Роун собирался сказать ей что-нибудь утешительное, но так и не нашел нужных слов. Вместо этого он взял ее руку и коснулся губами ее ладони, а потом поцеловал в щеку.