От Голливуда до Белого дома - [19]

.

Ставить перед собой такую практически невыполнимую задачу было, конечно, наглостью с моей стороны. Люси было двадцать с небольшим, и она недавно развелась с мужем. Ее родители купили виллу во Флоренции и собирались пожить там некоторое время, чтобы дочка могла перевести дыхание и набраться сил для поисков нового американского жениха. Я же в ту пору был еще, мягко говоря, не до конца сформировавшимся подростком, backfisch, как говорят немцы — ни рыба ни мясо. Мама успокаивала меня: «Да, пока тебя нельзя назвать интересным мужчиной, но ты просто слишком молод и не достиг пика своей формы. После сорока все встанет на место, и с каждым годом ты будешь выглядеть все лучше и лучше. А те, кого ты сейчас считаешь красавчиками, будут толстеть и быстро стареть».

^{Олег Кассини, 1977. На этом фото ему 64 года. Время подтвердило правоту его мамы}

Слабое утешение. До сорока было еще ох как далеко, а Люси уже сейчас появлялась в сопровождении бесподобно выглядящей свиты. В нее входил ее красавец-брат, его жена, похожая на Кэтрин Хепберн[34], и главный итальянский поклонник Люси Альдо Сеттепасси, отличавшийся, как ни странно, нордическим типом внешности. Кроме того, вокруг нее суетился целый полк безымянных воздыхателей лет на десять старше меня. Что я мог этому противопоставить? Только свою изобретательность.

Я настолько не годился на роль кавалера, что Люси, по-моему, и не подозревала о моих намерениях вплоть до момента моего триумфа. Она не видела во мне никакой угрозы и поэтому не препятствовала моим коварным планам. Я не мог позвать ее на свидание, но мог стать ее «дневным» компаньоном. Я играл с ней в теннис, приглашал на ланч и на прогулки — не думаю, что кто-то еще так обстоятельно за ней ухаживал. Али Хана[35] однажды спросили, что является залогом успеха великого любовника, и он ответил: «Всегда быть в распоряжении женщины». Время — это главная роскошь, и я никогда не жалел его для Люси. Вечерами я наблюдал, как в клубе «Раджола» она танцует, тесно прижавшись к Альдо, и во мне все бурлило, но я не подавал виду и тихо сидел в засаде. Я слышал, о чем говорили с ней другие мужчины — о себе, о своих планах, о своей работе, а я говорил с ней о ее веснушках. Я болтал глупости, мы много смеялись вместе. И наконец, пришел час для решительных действий.

Однажды вечером я одолжил у друга машину и пригласил Люси на прогулку. К тому времени мы уже стали хорошими друзьями, и она чувствовала себя со мной совершенно спокойно, в отличие от меня, строившего на этот вечер грандиозные планы. Я понимал, что должен сделать финальный рывок сегодня: еще одно платоническое свидание — и мы навсегда останемся только друзьями. Пора было идти на штурм, а штурм часто предполагает разные военные хитрости. Моя была стара как мир и, как правило, успешно работала: я решил напоить ее, а сам только коварно изображать опьянение.

Я пригласил Люси домой познакомиться с родителями, которые — ну надо же! — уехали на море. Рядом с гостиной у нас был чудесный альков, где стояла красная бархатная кушетка, покрытая шкурой зебры, с разбросанными по ней персидскими подушками. Эффектный, почти средневековый антураж, так и зовущий заняться любовью. Любовником я был еще неопытным, но моих умений хватило на то, чтобы произвести на Люси благоприятное впечатление, которое, слава богу, сохранилось и когда похмелье у нее прошло.

Мы стали любовниками, и даже больше. Мы всерьез говорили — по крайней мере, нам казалось, что мы говорим серьезно, — о том, чтобы пожениться. Она считала, что моя семья богата, поэтому вопроса о том, как я буду зарабатывать на жизнь, не возникало. Иногда она спрашивала меня о моих планах на будущее, но мне легко удавалось перевести разговор на самую волнующую тему — саму Люси.

Для всего мира, и в первую очередь для ее родителей, я оставался юным платоническим приятелем Люси. Подозрений ни у кого не возникало, и это было к лучшему. Когда ее родители решили ненадолго съездить в Англию, Люси легко было убедить их взять с собой ее компаньона по невинным развлечениям. И вот в качестве гостя семьи Уинслоу я поселился в классическом, наполовину деревянном коттедже, который они арендовали в деревушке Чоббэм-Уокинг неподалеку от Лондона.

Как-то вечером, когда вся семья собралась отправиться в театр, мы с Люси извинились и сказали, что предпочитаем остаться дома. Не успела за ними закрыться дверь, как мы со всей страстью набросились друг на друга прямо на полу гостиной. Но счастье наше длилось недолго, потому что отец и брат Люси вернулись за забытыми билетами и застали нас в самый разгар любовных утех. Увы, подобная ситуация становилась в моей жизни неприятной закономерностью.

Естественно, мне предложили покинуть дом, позволив одеться. «Пиши мне, пиши!» — заклинал я Люси на пути к двери. «Напишу, напишу!» — рыдала она. (Много лет спустя я случайно встретил все еще сияющую красотой Люси в Лос-Анджелесе, и она уверяла меня, что писала, но письма перехватывали. Я так ни одного и не получил.)

Я стоял у ворот их коттеджа, и денег в кармане у меня хватало, только чтобы добраться до Лондона.