От Голливуда до Белого дома - [18]

Помню, в тот момент я подумал: Если мама, со всей своей энергией и оптимизмом, потерпела крах, то что я-то смогу сделать? Где мне взять силы?

Интересно, что на наше с братом светлое будущее мама продолжала смотреть с неизменным оптимизмом. Мы были джентльменами, представителями рода Кассини, продолжала внушать нам она. Отсутствие денег — всего лишь временная трудность. Все наладится. А пока нам следовало не поддаваться обстоятельствам. Надо было продолжать жить прежней жизнью… и ни в коем случае не бросать занятия теннисом. Мама знала, что говорила. В дальнейшей жизни умелое владение ракеткой открыло передо мной много дверей. Где бы я ни оказывался, мне стоило только найти лучший теннисный клуб, представиться опытным игроком, подтвердить свое мастерство на корте — и меня везде принимали как равного.

Поскольку я был старше и сильнее Жижи, я обычно у него выигрывал, но зато по возрасту он прошел в национальную юношескую сборную Италии. Я входил в десятку лучших теннисистов страны, но моя игра отличалась нестабильностью. В одном матче я мог выступить слабо — особенно в утреннем, учитывая мой образ жизни, в другом — неожиданно разгромить соперника. Я не умел по-настоящему собраться и подготовиться к матчу. Меня считали ненадежным игроком, но все-таки я выиграл тринадцать больших турниров. Моими сильными сторонами были скорость и хитрость, больше сила воли, чем физическая сила.

Словом, я играл в теннис так, как жил: бегал всегда и везде. Бе́гом я изматывал своих соперников, бе́ гом я изматывал себя, потому что вечно бежал, когда другие шли. Я бегал по улицам Флоренции (и позже по улицам Нью-Йорка) за сорок лет до того, как джоггинг вошел в Америке в моду. Я бегал потому, что был нетерпелив, и потому, что мне это нравилось. Я бегал на дистанцию четыреста метров за сборную университета; я бегал по полю в молодежной футбольной команде клуба «Фиорентина»[33] — одной из лучших молодежных команд страны. Я бежал из школы домой, с урока на урок, из магазина в магазин. Я не мог бежать, когда катался на лыжах, но на этих занятиях я много ходил, что развивало выносливость. Подъемников тогда еще не было, приходилось подниматься в гору пешком. Зачехлишь лыжи и часами лезешь на самый верх ради единственного за день спуска. Раньше горнолыжный спорт требовал гораздо больше сил, чем сейчас.

Я выступал за университетскую лыжную команду и обычно занимал третье или четвертое место по сумме двух дисциплин — скоростной спуск и гонка на пятьдесят километров. Каждый год среди высших учебных заведений Италии проводились чемпионаты. Особенно мне запомнился один, который проходил, когда мне было восемнадцать. Университетские команды на поезде отправились в Азиаго, знаменитый курорт в Доломитовых Альпах. В скоростном спуске я тогда занял восьмое место среди нескольких сотен участников.

Поездка в Азиаго запомнилась еще и тем, как ребята разыграли Эмилио Пуччи, который всю жизнь был моим другом и, разумеется, коллегой-дизайнером. Эмилио в то время частенько становился мишенью для шуток. Он был долговязый, нескладный, весь как на шарнирах. При всей своей неловкости он отличался большой изобретательностью и самообладанием, а значит, достать его было трудно. Как-то ночью ребята из его команды (я в этом не участвовал) наполнили носок экскрементами и положили его на подушку Эмилио. Утром нас разбудили крики — бедный Эмилио во сне вывернул содержимое носка себе на голову.

Вот такими инфантильными мы были. Мальчики из хороших семей, весь мир улыбался нам… И подумать только, что через десять лет большинство из этих беззаботных шутников встретит свой ужасный конец: Паоло Карена, Ренцо Джилиоли, Паоло Фарина умрут в России от тифа; граф Роберто Фрассинето и граф Аньи Фресчи будут сбиты над Средиземным морем… Этот мартиролог можно продолжать и продолжать — война выпотрошила мое поколение. Наши дурацкие шутки кажутся теперь такими далекими, такими ничтожными.

А вот Эмилио все удалось, и лыжник из него получился прекрасный. Мои собственные занятия лыжным спортом прервались на тринадцать лет, когда я уехал из Италии в Америку, но в юности лыжи и теннис в моей жизни шли рука об руку. Теннисом тогда занимались только в теплую погоду, ведь крытых кортов еще не было, а регулярная физическая нагрузка нужна была круглый год.

Занятия теннисом привели к моему первому настоящему роману, первой большой кампании по завоеванию женщины. Мне было восемнадцать, и я учился в университете. Люси Уинслоу была красавицей-американкой из очень состоятельной семьи. Ее отец сколотил капитал на производстве сапожного оборудования в Массачусетсе. В один прекрасный день Люси появилась в теннисном клубе Флоренции — пышущая здоровьем, высокая, рыжеволосая, с голубыми глазами и веснушками. У нее была неотразимая, сверкающая улыбка, по которой всегда можно узнать американок. Казалось, что их зубы крупнее, белее и даже что их во рту помещается больше, чем у итальянок. Во всяком случае, именно озаряющая весь корт улыбка Люси первой привлекла мое внимание, а потом я оценил остальные ее достоинства и решил: