От философии к прозе. Ранний Пастернак - [15]

Ряд аспектов, характерных для подхода Пастернака к использованию философских теорий, был озвучен по ходу дебатов в связи с программной статьей Якобсона, по мнению которого лирические темы Пастернака определяются отнюдь не метафорами и, пожалуй, даже не символами, а «системой метонимий»: «Его лиризм, в прозе или в поэзии, пронизан метонимическим принципом, в центре которого – ассоциация по смежности» (Якобсон 1987, 329). Суждение Якобсона часто ставят под сомнение, однако никто еще не оспорил его в теоретическом поле, и этот несомненно увлекательный анализ продолжает задавать вектор всему изучению творчества Пастернака, ввергая при этом критиков в серьезные затруднения[57].

Необходимо здесь учесть и тот факт, что метонимия, по мнению Якобсона, предполагает ослабление роли персонажа-человека[58]: «Но предпочтительный его прием – упоминание какого-нибудь рода деятельности вместо самого действующего лица; какого-то состояния, выражения или свойства, присущего личности, на месте и вместо самой этой личности – и такие абстракции имеют тенденцию, развиваясь, объективироваться и приобретать автономность» (Якобсон 1987, 330). Как в таком случае соотнести этот факт с тем, что стиль Пастернака с его обилием метонимических конструкций контрастирует с основным предметом его философских исследований – выявлением личности и самосознания (Fleishman 1990, 29)?

Федор Степун, один из виднейших членов «Мусагета» (упомянутый Пастернаком по имени в «Охранной грамоте»), был убежден, что Пастернак в своей прозе создает не «отдельного эмпирического человека, а как бы человека с большой буквы, носящего у Канта название „трансцендентального субъекта“, у Фихте – абсолютного „я“, у Гегеля – абсолютного духа, а у Пастернака – образа Человека, который больше человека» (Степун 1962, 48). Разглядеть взаимосвязь между этим суждением и метонимическим мировоззрением не так-то просто. При этом позиция Степуна полезна тем, что позволяет Пастернаку, мастеру метонимии[59], встать рядом с Пастернаком-символистом[60]. Иными словами, соглашаясь с мнением Якобсона, Степун тем не менее настаивает на том, что Пастернак «ощущает каждую метафору не как свое изобретение, а как некое обретение таящейся в мире истины» и повторяет этим «мысли ивановской теории религиозного символизма» (Степун 1962, 48).

Здесь нельзя забывать и еще об одной проблеме: в целом теоретический посыл, представленный в статье Романа Якобсона 1935 года, сильно напоминает проведенное самим Пастернаком различие между ассоциативными связями по сходству и по смежности в «Вассермановой реакции»[61], его довольно раздраженной рецензии на стихи Вадима Шершеневича. Поскольку в Советской России при жизни автора эта полемическая статья, написанная в 1914 году, не переиздавалась, исследователи и читатели многие десятилетия не подозревали о любопытной взаимосвязи между теоретическими заявлениями самого Пастернака и высказанными позднее теоретическими наблюдениями Якобсона; а когда они наконец обнаружили эту взаимосвязь, то не спешили отметить влияние статьи Пастернака на Якобсона. Так, английский филолог Ливингстон, прибегая десятилетиями к понятию метонимии, указывает на прямое влияние Пастернака на Якобсона только в 2008 году, что свидетельствует о возникающем научном консенсусе: «Различие, которое Пастернак проводит между метафорой, основанной на смежности, с одной стороны, и метафорой, основанной на сходстве предметов и идей, с другой, подхватил Роман Якобсон, а вслед за ним и еще ряд исследователей, которые считали, что для собственных стихов Пастернака характерна метонимия» (Livingstone 2008, 70).

Таким образом, не Якобсон, а Пастернак постепенно становится первоисточником парадигмы «метафора – метонимия», хотя писатель никогда не говорил о метонимии, а только об ассоциативной связи по смежности. Якобсон же в своей статье, по сути, ставит знак равенства между ними. Но при этом введение Пастернака в качестве основного источника в самую гущу спора о метафоре/метонимии сильно видоизменяет суть дискуссии: речь теперь идет о прямой взаимосвязи между теоретическими выкладками Пастернака, связанными, вполне возможно, с его знаниями философии, и его пониманием поэтической практики. Флейшман, например, предпочитает характеризовать «метонимическое» мировоззрение Пастернака как свидетельство его приверженности феноменологии, а также влиянию Гуссерля (Флейшман 1977, 19–21); позднее он называет в качестве другого вероятного источника Эрнста Кассирера[62]. Но при этом издатели «Lehrjahre» все же подчеркивают отсутствие четких философских предшественников, способных пролить свет на проведенное самим Пастернаком различие между ассоциацией по смежности и сходству (Lehrjahre I: 132–133).

Рассматривая в данной главе эти темы как у Якобсона, так и у самого Пастернака, я попытаюсь доказать, что акцент на важности «ассоциативной связи по смежности», сделанный Пастернаком в статье «Вассерманова реакция», основан на куда более широком философском контексте, чем представляется большинству исследователей (см. раздел 2.1). Прежде всего здесь необходимо отследить основные параллели между терминологией Пастернака и знаменитой классификацией, предложенной Дэвидом Юмом, то есть тремя принципами ассоциативного мышления: законами сходства, смежности во времени и пространстве и причинностью (раздел 2.2). Юм нигде не применяет эти философские постулаты к поэтической теории, тогда как Пастернак, двигавшийся от философии к поэзии, со всем пылом найденного призвания перенаправляет свои философские познания в новое русло. В то же время характерный для Пастернака упор на особую важность для поэта «умения видеть» был наверняка подкреплен (если не навеян изначально) утверждениями Юма, для которого идеи производны от ощущений и впечатлений, то есть постериорны по отношению к силе увиденного и личному опыту: «Каждая идея, которую доставляет воображение, впервые появляется в виде соответствующего впечатления» (Юм 1996, I: 148). Помимо прочего, отношение Пастернака к Юму также определялось не менее знаменитыми понятиями «априорных категорий», то есть возражением Юму со стороны И. Канта – классической точкой соприкосновения материализма и идеализма в современной философии (раздел 2.3). «Этот априорист лирики» (V: 14) – так Пастернак охарактеризовал поэта-футуриста в статье «Черный бокал», написанной примерно в то же время, что и «Вассерманова реакция»