От этого не умирают - [5]

Такое совпадение с точкой зрения Бодони меня поразило.

— Ах так?!

— Да, Боб. Потому что очень скоро начнутся передряги… Ты и понять не успеешь, что с тобой происходит, как в голове зазвенят колокольчики… Послушай, а насчет славы я тебе скажу… В свое время мое имя вовсю красовалось на всех газетных страницах… Это, конечно, приятно, но длится недолго. В любом случае, Боб, про тебя быстро забудут. Но только если ты заартачишься, если захочешь пройти весь путь под гору, тогда никто и не вспомнит, что ты был королем на ринге. Тебя будут считать жалкой тряпкой, понимаешь? Теперь тебе надо устроиться, обзавестись делом… В сущности, бокс — не профессия. Это вроде как золотоносная жила: если кулаки у тебя что надо, докопаешься до самородков, а если нет — окажется пустой. Найдешь самородки — мы-то с тобой до них докопались — собирай и заводи дело…

Опять он о том же. У меня было впечатление, что он, пожалуй, куда больше гордится своим солидным кафе, чем бывшим званием чемпиона. Мы, боксеры, — выходцы из простого народа. Благородное Искусство — искусство пролетариев. Другие там занимаются греблей, верховой ездой или теннисом… Несмотря на наши имена, написанные огненными буквами, несмотря на восторженные крики толпы, мы всю жизнь сохраняем уважение к первостепенным ценностям, таким, как торговый капитал.

Расстаться с боксом! Все бросить! Завести дело! Словно со мной заговорили вдруг на незнакомом языке! Я догадывался, что разговоры ведутся не только в кругу моих близких. И зрители должно быть, поговаривают о том же… Боб Тражо выдыхается… Боб Тражо уже не тот, что прежде…

В некотором смысле пресса была ко мне великодушна. Разумеется, встречались выражения вроде «менее убедительно», «более осторожный, чем обычно» и т. д.

Итак, я могу не раздумывая довериться Бодони до конца.

— Скажи-ка, Жереми, ты знаешь Петручи?

Он с серьезным видом кивнул.

— Факт, я видел, как он выиграл у Пепе Испанца в начале года в Милане. Я был там из-за жены — она у меня итальянка…

— Думаешь, мне стоит с ним встретиться?..

Входили люди, узнавая нас, подталкивали друг друга локтем и смотрели с почтением и восторгом. Жереми понизил голос.

— Этого парня лучше не трогай — настоящий динамит! Таких резких ударов, как у него, я никогда не видел, Боб…

— Знаю, мне говорили…

— Да, но ты не можешь себе представить… Вот противник прижал его в угол, проводит сильнейшую серию. И вдруг, непонятно как, Петручи наносит удар правой в печень… И противник извивается на полу, как вытащенный из воды угорь…

— Ладно, а теперь… Скажи мне…

Жереми снял свои толстые смешные очки и протер стекла.

— Эй, Боб, ты вроде как берешь у меня интервью, да еще непростое?

— Тебе это неприятно?

— Вовсе нет, но ты, по-моему, сегодня какой-то странный.

— Будешь странным, если тебе объявят, что ты годишься теперь только на то, чтоб сидеть в шлепанцах да почитывать журнал «Французский охотник», скажешь, нет?

— В таком случае…

— Что ты думаешь о крошке Андриксе?

Он снова надел очки.

— Ах, вот где отличный боксер, Боб!

— Ты веришь в него?

— На все сто. Он, если не будет дураком, очень скоро сколотит состояние.

— Думаешь, он покрепче меня?

— О, нет!..

Слышать это — бальзам для моего раненого самолюбия.

— Он не крепче, но быстрее. И резче в атаке…

Теперь я был вполне осведомлен. Знал, что думает общественность о моих конкурентах и… обо мне самом.

— Спасибо, Жереми…

Я схватил стакан с водой. Со дна весело поднимались пузырьки. Хватит с меня минеральной!.. В конце концов, в моем прощании с боксом есть свои прелести. Уже по меньшей мере лет десять, как я мечтаю слопать цыпленка, приготовленного в вине!

Боксер по-прежнему не шевелился.

— …Три!.. — отрывисто произнес рефери.

Я вернулся домой в Монфор-л’Амори за рулем своего английского кроваво-красного автомобиля с открывающимся верхом. Я ненавижу этот цвет, но на таком выборе настоял Бодони. Поскольку Катрин, разумеется, разделяла мои чувства, он изложил ей свою замечательную теорию.

— Дети мои, в нашем обществе существуют так называемые условности. В соответствии с ними преуспевшие боксеры безвкусно одеваются и разъезжают в немыслимых автомобилях, придется через это пройти — надо уважить публику…

Мы сдались…

Я испытывал необходимость поскорей увидеть Кати. Как наказанный в классе школьник торопится домой, чтобы выплакаться на груди у матери. Но Катрин, в сущности, и была мне немножко мамой…

У нас с Кати интересно все вышло. Красивая история… В ту пору я только делал свои первые шаги и работал на заводе. Воспитание я получил в доме для сирот, и все, чему меня там научили, это делать деревянные бобины и класть брюки под матрац, чтоб получилась «стрелка». Если не считать этого, я вышел из приюта дремучим невеждой!

Что касается кормежки, право на добавку получали те, кто был посильнее, и тут меня быстро зауважали. Думаю, что именно это позднее подтолкнуло меня к боксу… Я начал заниматься в простом клубе, а потом, как уже говорил, встретился с Бодони.

Однажды вечером, когда мои первые успехи уже были признаны официально, он мне сказал (помню, разговор происходил на террасе «Мадрида»):

— Слушай, Боб… Ты едва умеешь читать, а если я сообщу тебе, что Брюссель — столица Бельгии, ты страшно удивишься. Тебе надо учиться, мой мальчик… Сила — это в жизни еще не все, будущее за теми, у кого есть кое-что в голове, слышишь?