От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - [53]

Что мы можем ожидать от Персонизма? (Уже интересно, не так ли?) Всего, но мы не получим ничего. Это движение слишком новое, слишком живое, чтобы обещать что-либо. Но оно, как и Африка, уже на подходе. Недавним пропагандистам техники, с одной стороны, и содержания, с другой, следует быть начеку.

1959 Ольга Соколова

Стихотворение

Два шара полных шума и меха

мягко катятся по моему животу медлят ложась на грудь

а потом в рот набивается целое полчище солнц

эта мягкость похоже предшествует этой твердости

этот рот так привыкший болтать

наконец заговаривает о нежности в Древнем Китае

и о любви к форме эти Одиссеи

каждый завиток весь в жемчужных каплях семени

твои волосы словно дерево в ледяном дожде

в своей струе я выстреливаю бессмертной искрой

ты придаёшь моей жизни форму любимую древними

пересекая небо эти солнца засияли в улыбке

и я твоя колесница скоро превращусь в миф

что это за рай где мы живём так давно

скоро его найдут и он бесследно исчезнет

1961 Иван Соколов

Ответ Вознесенскому и Евтушенко

Нам надоели ваши утомительные подражания Маяковскому

нам надоела

ваша туристическая нудятина про наши негритянские души

наши души в куда худшем положении чем самоочевидность

ваших понятий о цвете

что вы понимаете о Покипси сплошная

бестактность которую американский поэт не допустил бы приехав в Тифлис

благодаря французским импрессионистам

мы не делаем вид что знаем больше

чем это возможно

сколько же простыней вы запачкали своей спермой

татарской – да, сколько

наших любовей вы озарили

своим сердцем своим дыханьем

пока мы, поэты Америки, любили вас

ваших сограждан, наших сограждан, наши жизни, ваши жизни, и

нудные километры ваших стихов в переводах

ваши идиотические манифесты

и черный неведомый член что наш вам на зависть

мы поступаем как требует сердце

вы не делаете даже того что должны или можете

я разлюбил вас когда умер Маяковский и позже Пастернак

с их смертью умерла моя ностальгия по вашей изнуренной безграмотной расе

раз уж вы настаиваете на расах

нет вам меня с друзьями не разлучить

даже если они живут в Гарлеме

нет вам не превратить Миссисипи в Сахалин

ушёл ваш поезд: очаровательный талант тут не поможет

себя я считаю черным но вас – ни на йоту

где вам видится смерть

вы видите пляски смерти

они –

империалистичны, требуют профподготовки, задействуют приемы

не встречающиеся в нашем балете

вы впрямь столь холодны как воск

сколь сильно предок ваш пылал, и – о, как мы любили его красное пламя

в сравнении с припухлостью нашего собственного идиотского солнца! какой

«ревущий космос» перекричит его неистово ликующее солнце?

гром вашей речи не похож

даже на шепот

шляпу Маяковского нахлобучили на кобылу

1963 Иван Соколов

Джон Эшбери (1927–2017)

Глазуновиана

Человек в красной шляпе

И белый медведь, но тут ли он?

Окно, выходящее в тень, –

Здесь ли оно?

Все, что иногда мне дано,

Инициалы, парящие в небе, –

Жатва ночи арктической, летней?

Медведь

Валится замертво в перспективе окна.

Стронулись к северу милые племена,

В мерцающих сумерках

Плотней ласточек плоть сплетена.

Реки крыльев нас окружают

и горесть без дна.

1956 Аркадий Драгомощенко

Слухи

От кого мы и все они,

Вы все теперь знаете. Но знаете,

Не успели они начать нас искать, как

Мы выросли, а они умерли, думая,

Что мы следствия их деяний. Уже не узнать все равно

Правду о том, кто застыл за роялем, но

Они часто приходят к нам, вызывая

Измененья в том, что мы считаем собой. Нам

Безразлично это в наших высотах, там,

В юном воздухе. Но вещи темнеют, когда

Мы приближаемся к ним с вопросом: «О чьей смерти

Можно узнать так, чтобы вы были живы, а мы знали?»

1956 Ян Пробштейн

Некоторые деревья

Они повергли в изумленье,

Как застывшее представленье,

Словно соседей случайная встреча

С декламацией-речью,

Словно мир в согласье с собой

Пришел – и со мной и с тобой,

Точно выстроившись в ряд,

Деревья нам сказать хотят,

Что мы есть,

И важно, что они здесь,

И вскоре мы, может статься,

Сможем любить, объясняться, касаться.

Мы рады, что пригожесть в округе

Не выдумали: шум и звуки

Заполнили тишину, на холсте этом

Загадочным движущимся светом

Хор улыбок и зимнее утро объяты.

Но такой сдержанностью сжаты

Наши дни, что кажутся все акценты

Смещены для самозащиты.

1956 Ян Пробштейн

Художник

Сидя между морем и зданиями,

Он с наслажденьем писал портрет моря.

Но так же, как дети думают, что молитва –

Просто молчание, он думал, что его предмет

Набежит на песок и, схватив кисть,

Нанесет собственный портрет на холст.

Поэтому на его холсте не было никакой краски,

Пока жильцы дома не заставили его работать:

«Постарайся использовать кисть как средство

Достижения цели. Выбери для портрета

Что-нибудь не столь злое и большое и более

Соответствующее настроению художника или, быть может, молитве».

Как мог он объяснить им свою молитву,

Что природа, не искусство, может незаконно занять холст?

Он выбрал свою жену как новый объект,

Сделав ее на портрете огромной, как руины дома,

Словно позабыв о себе, портрет

Выразил себя, не прибегая к кисти.

Немного воодушевившись, он обмакнул кисть

В море, бормоча искреннюю молитву:

«Душа моя, когда я буду писать следующий портрет,

Да будешь ты его разрушительницей».

Новости распространились в здании со скоростью пожара: