От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - [41]

Неразумные линзы преломляют

чуткие кроличьи норы, кротовьи ходы и змеиные

земли где вьются роют чихают

местные виды

в дома

поскольку полушария требуют

плоскости

именуемой стыдливо и печально

прерией.

На земле, давящей своей волей

что-то вроде стетоскопа у груди

но постоянного.

Разборчивость конструктора покорность архитектора,

перевод необходимости в высотные характеристики,

учет воздействия климатических факторов, постижение основ,

приспособление конструкции к шквалу и буре

историческая реконструкция глинобитных строений

и восхищение

позднейшими, даже восточными формами

тенью титулованной тяжеловесности

в бревенчатых стропилах и грузности лестниц

неожиданном но надежном балласте

небо безжалостно к прерии.

Рассмотрим твердогубые ее дома

их грубые сосцы их паутинки-волосы.

1976 Дмитрий Манин

Ударение падает на реальность

Равнина облаков становится мебелью

мебель оборачивается равниной

ударение ставится на реальность.

«К утру пошел снег» – баркарола

слова растянуты до предела

силуэты они прибывали отточенным движением

лица лилий…

Я завидовала ясному реализму.

Мне хотелось, чтоб закат переосмыслил себя

привидением, роскошно многозначительным,

два фонтана на фоне газона невдалеке…

вспоминаешь трактаты

про «бытие» и «ничто»

иллюстрации обычно

являются с разных сторон –

отлаженные, как моторы

катеров на канале,

так что тишина наглядна,

когда тишина реальна.

Стены реальней теней

и каллиграфических штрихов этой буквы

все гласные замещают стены

костюм, вынутый из пространства

дарованного стенами…

Эти метафоры можно уловить, когда

они принесут своих собак и кошек

родившихся на дорогах под ивами,

ивы – нереальные деревья

мы запутываемся в их рыхлости,

зелень сматывается с веретена природы.

Столб, выбранный издалека,

возвышается в небо, а источник

классичен,

возмущенный источник разрушают

если он вступает в современность и редок…

Твоя идеализация, реальность, неизбежна

как часть поиска, дороги

где двое слились в объятии

Этот дом нарисован для них

на вид он вполне реален

может быть, они въедут сегодня

в мимолетные сумерки и

выедут оттуда в ночь

разборчивую ночь с деревьями,

Потемневшими слепками всех дерев.

1989 Дмитрий Манин

Одичалые сады под ночными фонарями

Фургоны на стоянке под фонарями. Здания

с пожарными лестницами под фонарями.

Они зовут меня искать здесь наверху

среди электрического света то существующее «я»,

что свидетельствует свет и боится его изгнания,

я снимаю со стены пейзаж с голубой

водой, выразительно-нежным розовым

и лиловым, закат выпирает мазками с крепчающим западным

ветром, солнце заходит, и цвет утекает с нежных

небес, данных в наследство,

вешаю на его место сцену из «Повести о Гэндзи».

Тот эпизод, где Гэндзи узнает сына.

Оба отворачивают лица от избытка чувств,

так что один из профилей на картинке парит

в стороне от их вещественности,

зеленая черта отодвигает отца от сына,

на выверенной дистанции вторгается черный,

черны пятна их причесок.

Черный цвет описывает чувство,

черный обозначает раскаяние, печаль,

черны головные уборы, а быстрые линии наклонны

пространство кренится, все более

нуждаясь в движении,

Так хватка реализма нашла

картину, призванную прикрыть место,

занятое другой картиной,

утвердив гибкость, чтоб мы не оставались недвижны,

как фургон, коротающий ночь

за окном, но подвижны, как дух.

Я парю над этим жилищем и вхожу туда

когда захочу. Мой интерес к этому зданию

этнографический, потому что я в нем обитаю

и мне пожалована привилегия решать, заменить ли

картину с абстрактным светом на сказку о привидениях

где действует князь, чье княжество я разделяю,

в чье доверие незаметно вошла.

Ширмы подобраны, чтобы предотвратить вторжение

точного света и добавить полутеней,

чтобы Гэндзи мог отвернуть лицо от сына,

от узнавания, здесь болезненного,

и он позволяет расположить себя на ширме,

этот князь, неизменно благородный,

так песни из таинственного далека

представляются на шелке.

Свет литературы и свет поверхности

проникают в зрение, освещение коего

исторгает тени,

Когда Гэндзи возникли, они

прогуливались вне реальности,

раздетой их ширмой,

в этом современном пространстве изумленья

под яркими фонарями одичалого сада.

1989 Дмитрий Манин

Отранто

I

С верхней ступеньки на закате глядя

на молоточки замка выбитые из гнезд

пал из засады в пламя улетел;

щеколда над горшками скрыла зелень

как мышца; он стоял с высокой талией

под куполом и вешал воробья; где

кухня зеркалом яичницы в стакане

нашел кольцо его ланцет пронзил и бросил.

В корзину опустил где в гавань входят

пергаментную паруса как домино;

ресничка буревестника.

К таинству солнца сухие знамена

достали; взметнули к руинам и башням

к бойницам где туман по спине слоновой кости;

протер глаза считал коленопреклоненных

смятых как трава.

Призрак в ноздрях у них каблук приставил

к их лбам; лишь месяц видели они

постящийся.

II

Если корабль что и значил если он слышал

ритм взгляда на мир иль заклятие

светлое словно волоски на руках; что

било со стоном почти кувырком

иль причесываясь; слова жгли ускоряясь.

Их общая горечь в корм просочилась а

сборы под кожей у них; серость

сжала тисками они отмахнули

стрелы точа; наглухо заперли

погреб огромный и башня встала

на место; мозаика сама совместилась.

III

Холмы и кочки франков отмеряли