От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - [167]

Шрифт
Интервал

идти. Будешь дома прежде, чем узнаешь. Ни скач –
ков дополнить, ни в автобусе протолкаться. Ино –
гда я слышу свои ответы, но в основном все
тычки. С тех пор, как меня нашли, я хотела
быть дрянь! Что за сила? Я уверена, ты рад,
когда бы подарила тебе новенький гардероб.
Ибо все тропы ведут к украшательству. Но теперь
я буду растрачивать очевидное. Что же я оста –
вила? Продолжателей? Эхо-то слышно? А мне нет.
Парень подзовет и скажет: «Давай о деле». А я:
«Порядок; ты говори, я записываю». В основном
я получаю информацию. Она здесь. А мне никогда
не требовалось ничего выдумывать.
1982 Василий Кондратьев

Королева и пианино (ее ночь)

Вы, глядящие искоса, поселитесь в образе. Что случилось с залом собраний? Там мои мечты. Они развлекают пристрастно, придают форму искусства утрате. Далее, произносится: «слово пианино». На лужайке сообщение три, оплаченное нехваткой. Специально для тех, кто знаком с клавишами. Время от времени играйте склочно. Лучше всего разом на трех, все три в одно нажатие опустошат мелодию, когда-то выпущенную в эфир. Виртуозность внушает дальнему пульсу притянуться к тому, «что вы видите».

Императорское создание покинуло коттедж. Периферия – это нота, которую не вернуть. Придерживая мультяшную мантию, она бьет по клавишам: никогда-не-вернуть. Бьет по клавишам жестом машинистки. Соседние участки воспроизводят и воспроизводят друг друга, пока задетые струны не выходят на выпас в городские сельхозугодья. И Руки ударяют по черным клавишам, откатываясь к пруду. Партия наемных работников. Одно пианино два два утонули в трех. Инструменты ее желания. Смотрите с завистью или паникой, предъявляя обвинения, прицельные перекрестия или огонь, пока королева, а не метафора, восседает на листьях – сцена, которую никогда не заполнить. Белые зубы любят ласку и могильный мотив. Наряды выпадают из фазы. Замостить рай. Кто-нибудь приедет на нудистское шоу?

Это на физическом уровне, это не декорации и не нервный срыв. Вы и ты забываете, где находитесь. Дождь полощет тротуары. Радиосвязь отключена. Теплый воздух усиливает значение двух, два, утонувшие в трех, три, сбитые в кучу. Мужчины теряют форму. Королева поражает храмовым громом на равных. Угадайте, что они пародируют: клавиши, уносящие за собой тепло, застревая в нем, минуя долгие дни, новую погоду, охотника под прикрытием грандиозного замысла? Ее ясная ночь уготована всем. Кто знаком с этими клавишами? В неподвижном воздухе трепещет пульс, термометры изрыгают ошметки времени, отвергнутые королевой. Она смягчается к нам или здесь никого. Никто из нас не может участвовать в сцене.

Это передают по радио. Снаружи на тротуаре жулик волочит перегородки вдоль сетки, спаленной лучами. Или же. Тембр слегка сникает в слабых местах. «Разве вам не велели звонить. Мы же копы. Целоваться без полиции нашими языками и пальцами». Или же. Репортаж. Или же. Показательно. Если бы мы умели играть. Как королева, отчужденная от порядка, невидимая в бешеном звуке, который она измельчает. Двоичность. Цитата: мои распоряжения – ослепленные низкие тона. При намеке на образ она жмет на пробел, приклеенный к кружевам и цветочным узорам. Через искажения прокладываются пути.

Век направляется на восток, двор – ставит хэштег на запад. Нотация сущностям: вдохните жизнь обратно в просторные порты. Отвлеченная отвлеченная непомерностью, королева понижает тон, излучающий доверие. Видимые и невидимые, мы и ты. Заслоните экран рукой и по бокам. Прямая трансляция поэзии из храма серьезности.

А теперь подождите! Подождите, вдали от возможного будущего крутых скутеров и холодных трибун. Последствия неопределенных климатических изменений ждут. Фантазии, о которых вы условились, ждут. Что вероятно при жестких ограничениях? Одно пианино два, два пианино, одно одно одно три, два, одно, удары и поглаживания, легкое прикосновение, как к мочке уха в момент любовной ласки. Тональность приближает пульс от невидимого резонатора в пальце, поднесенном к уху. В аэропорту тоже затишье. Ожидание, пока самолеты бездействуют, а облака, расслаивающиеся над кронштейнами, испаряются от ненадобности. Шарманщик – не единственный, кому пришлось сбавить пару оборотов или три, два или. Простые цифры, легкость отступлений. «Что же дальше?».

Конец фронтализму в расположении каждого пианино. Гудение присутствует в этой коде, будет меняться и в ней не будет… завершите образ, сломанные ноги минус символ. На этих прочных детских площадках заниматься математикой. …сторонние волны пересекают параболы, выстегивая фигуру новой формы, которую еще только предстоит назвать, сколько к ней ни возвращайся. Не могу назвать. Назван назван назван назван. Можно ли опустить конечности в горячую воду без предварительной пробы? Элизия. Королева вдыхает воздух, фермата, доверчивое продолжение жеста. Это не диссонанс. Она делает паузу. Оборачивается со взглядом «кто это сказал?». Заражение – это полностью открытый глаз или…

…шумная зона побуждает к проигрыванию клише. Ко времени ли это? Можно ли выбрать подходящее время? Вопрос другой вопрос один авторитарный и один авторитарный. Но не забывайте, где мы находимся. Радиоактивность. Зашкаливающая ликвидация фортепьянной недвижимости. Нет, не там, в Прочти-меня-Вилле, выстави меня на продажу! Выходи за меня замуж, хотя мы не пара хотя тебе и не нужно сразу же отвечать. Уважение приходит позже, в гармонии одной частной политики с другой и другой и еще другим вопросом: есть ли у тебя шляпа? У тебя есть юбка? У тебя есть костюм? У тебя есть часы? Четвертый вопрос – вопрос королевы, сыгранный черными клавишами на фоне отвесных скал, обсаженных деревьями. Она играет бесконечность на их лицах, вспоминая «структурно необходимую трансцендентальную иллюзию».


Еще от автора Ян Эмильевич Пробштейн
Одухотворенная земля

Автор книги Ян Пробштейн — известный переводчик поэзии, филолог и поэт. В своей книге он собрал статьи, посвященные разным периодам русской поэзии — от XIX до XXI века, от Тютчева и Фета до Шварц и Седаковой. Интересные эссе посвящены редко анализируемым поэтам XX века — Аркадию Штейнбергу, Сергею Петрову, Роальду Мандельштаму. Пробштейн исследует одновременно и форму, структуру стиха, и содержательный потенциал поэтического произведения, ему интересны и контекст создания стихотворения, и философия автора, и масштабы влияния поэта на своих современников и «наследников».


Нетленная вселенная явлений: П. Б. Шелли. Романтики как предтечи модернизма

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.