Освобождение Вены: роман-хроника - [55]

Маршал Малиновский находился в это время на передовом наблюдательном пункте. Не без огорчения он принял указание Верховного Главнокомандующего о передаче соседнему фронту танковой армии генерала Кравченко. В наступлении на Будапешт ее роль невозможно было переоценить. Теперь же она должна сломить сопротивление противника, где наступление 9-й гвардейской армии застопорилось. Сталин твердо пообещал, что армия затем будет возвращена. Одновременно Малиновскому поручалось лично поставить армии задачу на бой в направлении Балице, Варпалоты, Веспрема и на ходу передать ее в состав соседнего фронта.

Состоявшая из 5-го гвардейского танкового и 9-го гвардейского механизированного корпусов танковая армия была усилена артиллерийской бригадой, двумя зенитно-артиллерийскими полками и одним инженерным батальоном.

ДНИ 18–19 МАРТА

ИЗ ФРОНТОВОГО БЛОКНОТА

У Иноты

К исходу дня позвонили из штаба полка с напоминанием о донесении.

— Представить сведения о положении подразделений, трофеях, потерях.

Минут через сорок посыльные возвратились из рот с нужными данными. Подбив их, я схватился за голову: из батальона, насчитывающего почти шестьсот человек, убыль составила 97 человек! После первого боя, продолжавшегося менее пяти часов, в батальоне оказалось столько убитых и раненых!

— Ты не напутал? — спросил Белоусов.

— Никак нет! Вот сведения, подписанные ротными командирами. Двадцать шесть у Порубилкина. Тридцать один у Аршуткина, девятнадцать у «пэтээровцев».

— Ну-ка вызови Аршуткина. Я сам с ним поговорю. — Белоусов сдвинул на затылок шапку.

— Да-a, — тяжко вздыхает его заместитель по политчасти капитан Третьяков. В волнении он заталкивает в мундштук сигарету.

Старший лейтенант Аршуткин командует 2-й стрелковой ротой. В наступлении рота была в центре боевого порядка, направляющей. На нее противник в основном сосредоточил свой огонь.

— Аршуткин, вы не ошиблись в донесении? — спрашивает Белоусов.

— Никак нет, я сам составлял на погибших и раненых список, могу подтвердить. Головой отвечаю.

— Не надо головой, — хмурится комбат.

Едва отправили донесение, как снова звонок из штаба:

— К рассвету подготовить для большого начальства наблюдательный пункт.

Какое большое начальство имелось в виду, не сообщили. Может, это командир дивизии генерал-майор Блажевич, а может, генерал-лейтенант Миронов, который командует нашим 37-м гвардейским корпусом, а возможно, и сам командарм генерал-полковник Глаголев.

Я вызвал командира разведвзвода сибиряка Крекотина и приказал к 6.00 найти такое место.

— А его искать не надо. Такой наблюдательный пункт как раз над нами, — доложил сержант. — С него видна вся низина до канала и до самой железнодорожной станции, как ее?..

— Моха.

— Вот-вот.

— А ну пойдем, поглядим.

— Так сейчас ничего не увидишь: темень да туман.

На рассвете я вместе с разведчиками поднялся к месту наблюдения. Крекотин оказался прав: к станции Моха вела дорога по зеленой луговине, где мог развернуться в боевой порядок не только наш батальон, но и батальоны соседних полков.

Тут на дороге из тыла послышался автомобильный рокот и к нам подкатили четыре курносых «Виллиса».

Из первого вышел незнакомый военный с тремя звездочками на погонах. Генерал-полковник! Неужели командарм Глаголев?!

Это действительно был командующий нашей армии: среднего роста, седовласый, уверенный, властный голос. Позже я читал о нем такую характеристику: «поистине выдающийся и беспредельно отважный военачальник».

— Где наблюдательный пункт? Ведите!

Я выступил в роли проводника. На наше счастье, туман рассеялся и установилась прекрасная видимость. И тут все увидели, как от канала Шарвиз продвигается по луговине широкая цепь идущих в атаку гитлеровцев.

— Блажевич! Где вы? — спросил командарм, не оглядываясь на сбившихся в ходе сообщения сопровождавших.

— Я здесь, товарищ генерал! — отозвался наш комдив.

— Принимайте решение по отражению противника!

У подножия возвышенности уже вовсю действовали офицеры из штаба приданной артиллерии.

Приказ нашему и соседнему батальону был коротким:

— В цепь! Во встречную атаку!

Боевой порядок был в линию, с направляющей 2-й стрелковой ротой старшего лейтенанта Аршуткина.

Поддерживаемые огнем артиллерии и минометов, мы бежали к выдвигавшейся от канала Шарвиз плотной цепи гитлеровцев, готовых отбить утерянный накануне Шаркерестеш.

У нас отсутствовал страх перед опасностью. Все мысли были направлены на то, чтобы схватиться врукопашную с врагом и одолеть его.

Помню, как проскочили одинокий дом и лежавшего недвижимо мужчину в окровавленной рубахе и склонившуюся над ним женщину.

Не принимая рукопашного боя, гитлеровцы повернули вспять и, отстреливаясь, побежали к каналу. У самого берега я заметил фигуру в шинели, перетянутой ремнями и с погонами старшего лейтенанта. Я всмотрелся и узнал командира 2-й стрелковой роты Аршуткина.

Преследуя врага по пятам, мы ворвались на станцию Моха и с боем вышли на противоположную ее окраину…

Так началось утро 18 марта, которое я описал в своем фронтовом блокноте.

В тот день ударная группировка 3-го Украинского фронта расширила прорыв до 36 километров по фронту и продвинулась еще на пять километров в глубину неприятельской обороны.