Освобождение Вены: роман-хроника - [53]

О предстоящем бое упоминают вскользь, обходя главное… Успеет ли старшина вовремя накормить обедом? Где придется коротать следующую ночь?..

В одном из блиндажей солдат Семихов, приткнувшись к наспех сколоченному столу, огрызком карандаша писал на тетрадном листе. Чадящий светильник, сделанный из сплющенной снарядной гильзы, освещал его худощавое лицо, упрямый подбородок.

Я присел в темный угол и сразу почувствовал в теле тяжесть. Прикрыл глаза — весь день плыл в воображении: пятнадцатикилометровый марш мимо Ловашбереня, Патка, Баклаша, рекогносцировка на переднем крае; грязная дорога, по которой шагал в штаб полка. А вот сейчас нужно обойти все блиндажи, убедиться, что подготовка к наступлению завершена.

Рядом разорвался снаряд. С потолка сыплется за шиворот земля. Открываю глаза. Семихов, закончив письмо, аккуратно складывает его треугольником. На веснушчатом лице солдата — улыбка. Наверно, вспомнил девушку. Сколько же ему лет? Не больше девятнадцати… А может, и меньше?

— Ну вот, дождался боя, — говорю я. — А помнишь, неделю назад, под Монором, ты все жаловался, что долго сидим в тылу?

— Дождались, — улыбается он. — Когда атака будет? На рассвете?

— Быть в готовности к семи часам, а там обстоятельства подскажут.

— А правда, что перед нами эсэсовская дивизия, какая-то «Мертвая голова»? Мне бы письмо передать, а то пойдем утром в бой, так обязательно залежится.

Я взял письмо, прочитал: Марии Игнатьевне Семиховой.

— Жене?

— Какой жене! Матери.

Утро выдалось на редкость туманное. В двух шагах ничего не видно.

Семь часов. Роты замерли в траншеях, изготовились. Ждем артподготовки. Нервы натянуты до предела. Тишина кажется особенно гулкой. От каждого шороха вздрагиваешь.

Приходит распоряжение: артподготовку отложить; огонь вести нельзя — слишком густой туман. И мы снова ждем. Время растягивается, как резина. Скорей бы! Но туман не расходится. Кажется, что ты обложен ватой. Даже дышать трудно.

Туман исчез как-то разом. Выглянуло солнце. Открылось поле с бурыми танками и траншеей врага.

Артподготовка началась ревом «катюш». Далеко позади нас вспыхнуло облако. Оно на глазах росло, и вот уже в нем засверкали пунктиры огня. И земля впереди покрылась всплесками огня.

Все грохотало, и в грохоте тонули голоса людей. Потом в небе повисла красная ракета. Сигнал атаки!

Ракета не успела описать в небе дугу, как оглохшие, не слыша своего голоса, широко раскрыв рты, мы бросились вперед. Мы бежали, скользя и проваливаясь в напоенную влагой пахоту. Перед нами искромсанная проволока заграждения, за ней бруствер вражеской траншеи.

Я бежал, глотая ртом воздух. Бешено колотилось сердце. Слепил пот, и мне казалось, что бегу я медленно, что солдатская цепь удаляется и что все снаряды и мины непременно попадут в меня.

Бегу сильней, слышу рядом тяжелое дыхание радиста Артемьева и ординарца Забары. Два или три разрыва, возникшие между цепью и нашей группой управления, лишь подхлестнули.

Скорей к домам, к укрытию! С каждой секундой бруствер все ближе, ближе. Уже видны на нем сухие былинки травы. Прыжок — и траншея осталась позади. Промелькнуло на ее дне неподвижное тело гитлеровца, в стороне — автомат, ребристый цилиндр, футляр для гранат.

В селение ворвались с ходу. И едва достигли первых домов, как сквозь шум боя долетел скрипучий вой, похожий на ослиный крик. Шестиствольный немецкий миномет… Наши солдаты называли его «ишаком».

Мы бросились к стене. Совсем рядом рвануло, потом еще… еще. Задымились многочисленные воронки. От них тянулись вверх сизые струйки с удушливым запахом гари.

— Пронесло, — выдохнул Артемьев. — А где же антенна?

Он оглядывался вокруг, ища антенну своей рации. Вместо нее торчал короткий стерженек с гладким срезом: осколок аккуратно отсек металлический прут.

На стене дома черной краской нарисована стрела. Она направлена в сторону противника. Рядом надпись: «Хозяйство Румянцева». «Какого Румянцева?» — недоумеваю я. Потом догадываюсь, ведь наши части побывали здесь еще зимой, в населенном пункте были сильнейшие бои, но противнику удалось все же им овладеть. А стрела-указатель с фамилией командира части, которая тогда вела бой, сохранилась. Куском кирпича поверх царапаю «Белоусова».

Неожиданно послышался лязг гусениц. Немецкие танки! Они скрывались за домами на противоположной стороне улицы.

— «Пэтээровцы», вперед! — кричит Белоусов, делая знак рукой расчету Семихова.

Солдаты забежали за дом. Новый разрыв, содрогнулись стены, с крыши посыпалась черепица.

— Где он, гад фашистский?

Шапка Семихова сбилась на затылок, шинель расстегнута. По разгоряченному лицу катится пот. Подхватив длинное тело бронебойки, солдаты выбежали из укрытия и залегли. Прицелившись, Семихов выстрелил.

Неожиданно пушка танка развернулась в сторону бронебойки. Тупой ее срез смотрел прямо на солдат. Сверкнул разрыв. Ружье отшвырнуло в сторону. Второй снаряд разорвался позади неподвижно лежащих солдат.

— Как он их! — охнул Артемьев. И вдруг один из лежавших медленно поднял голову.

— Давай сюда! — крикнул Артемьев. — В укрытие!

Но солдат, казалось, не слышал. Опираясь на руки, он с трудом встал. Это был Семихов. Покачиваясь, неуверенной походкой раненого человека, зажав в руке большую гранату, он двинулся к дому, за которым скрывался танк.