Освобождение - [26]

Одного, в черной, расшитой серебром одежде, я узнал сразу. Молодой еще человек с длинными седыми волосами, с чувственным ртом и контрастирующими с этим ртом холодными колючими серыми глазами. За ним следовал невысокий человек лет пятидесяти, тоже в черном, похожий на мумифицированного ястреба — острые черты, тощее тело, выдающиеся кости лица, острый длинный нос, ледяные, чуть выпуклые голубые глаза, тонкие бледные, зло сложенные, губы и такие же, как у Беллы, густо, по-ночному черные волосы. Я мысленно окрестил его «Ангел смерти».

— Чем опять провинилась Эгли? — устало поинтересовался Ульрик.

— Я, кстати, немного прошлась ей по твоему кабинету и нашей общей комнате… Извини, Ульрик. Здравствуй. Здравствуйте, повелитель.

— Ты как всегда очаровательна и непосредственна, — немного хриплым тенором ответил гость номер два.

— Да, Белла. Он прав. Ты живешь так, как будто императором провозгласят тебя, а не меня. Я видел это царственное «немного»: придется заказывать новую дверцу для книжного шкафа, взамен расколотой тобой и отчищать ковер. Не говоря о том, что ты разбила ее лицом мое любимое зеркало. Я, правда, в нем не отражаюсь, но все же… Хорошо, что только стекло, а то и бронзовая рама работы Челлини могла пострадать от твоего гнева. Но это еще цветочки, молодой человек, — Ульрик повернулся ко мне, — моя экспрессивная сестренка, хотя нет, скорее, осколочно-фугасная сестренка, обрабатывала свою горничную коллекционной шпагой, которую я привез из-под Ваграма, так, что шпага погнулась. Ей едва не была уничтожена картина маэстро Джотто «Изгнание Каина», потому что она уронила ее по стены, когда, судя по следам на обивке, била Эгли о стену. И многое, многое, многое другое. Голландский коврик перед камином прожжен, недалеко было до пожара, потому что Белла пару раз ударила Эгли горящей головней из камина. Эта же головня, брошенная на нашу общую постель, уничтожила одеяло и простыни. Пока она вместе с Эгли шла до ваших апартаментов, на их пути стояло ровно восемь горшков с красивыми, самое главное — никому не мешавшими, цветами — я считал — а теперь, после того, как Белла в порядке следования била о них чьей-то головой, их всего четыре целых, один треснутый, но все опрокинуты и три, соответственно разбито. И, наконец, венец всего — вот этот факс от Далта Бруккарай Да шат, обнаруженный мной в нашей общей комнате. В нем говорится, что мою невесту испортили какие-то злодеи, подмахнув приказ моим именем. Далт в истерике, спрашивает, чем он прогневил меня, что я приказал ей испортить свое тело. У девочки нервный срыв и температура сорок. Многовато за сутки. Я жду объяснений.

— Вон. Ты ничего не слышала. Вы тоже вон и тоже ничего не слышали, — Белла отправила служанок, — Я была недовольна работой Эгли. Она сделала то, что делать было совершенно запрещено. Вдобавок, она разрушила всю работу, которую я делала на протяжении почти целого года. У меня была вспышка гнева. Вот и все.

— Прекрасно. Очень убедительно. Но это никак не объясняет содержания факса. Я, в общем-то, благодарен тому, кто это сделал, ибо он избавил меня от многой головной боли и снова поставил Бруккарай на место, но отдавать приказы от моего имени, обещать от моего же имени сделать кого-то гросс-фрейлиной, тем более моей со-дочерью… занимательно, не правда ли?

— Подобная интрига была, когда я служил при дворе Мешех-Лугальзагеси. То же самое я провернул и в Риме. Пошло, но тонко и эффективно, — пробурчал «Ангел Смерти».

Лугальзагеси… это что-то из древней истории… Вавилонский сан. Боже ты мой! Неужто этому гражданину… Это не иначе Рамсес, прародитель Адьяри. Так вот как выглядят после пяти тысяч лет беспрерывного существования…

Хорошо сохранился старичок, ничего не скажешь.

— Однако, мне кажется, — наигранно-задумчиво продолжал Рамсес, — что взорвалась Бел-Атарх, но фитилек тянется совсем в другое место…

— Вы не верите мне, повелитель? — холодно осведомилась Белла, приподнимаясь на массажном столе.

— Помилуй, Белла! Неужто ты считаешь, что я думаю, что ты настолько глупа или не знаешь правил? Лучшая ложь — это правда. Все что ты сказала — чистая правда. А то, что ты промолчала — тоже правда.

Белла застенчиво улыбнулась, как нашкодивший ребенок.

— С тобой ясно, сестра, — Ульрик повернулся ко мне, — а чем можешь дополнить ее рассказ ты?

— Условие можно?

Рамсес прыснул. Да-да, я веду себя как кролик, оказавшийся в клетке с удавом и требующий от удава каких-то кондиций.

— Можно.

— Белла рассказывает свою правду сразу после того, как я расскажу свою, — не надо так впиваться в меня взглядом, Белла…

— Это будет ее выбор.

— Хорошо. Мне, в общем-то, наплевать, скажет она или нет. Я узнал, что будущей императрице недолго править и решил ее как-нибудь спасти. Эгли сказала мне адрес в Сети и я отстучал туда письмишко. Прошу прощения, что попользовался твоим авторитетом, но это было единственное возможное решение. «Прикрой Эгли»… На Эгли, впрочем, пришлось чуть-чуть надавить авторитетом и… стволом.

Рамсес тихо рассмеялся, отвернувшись от меня.

— Это гениально! История все-таки повторяется. Я сам делал именно так.