Освобождение - [22]

Я сходил за курткой и рюкзаком. Мы повторили путь наверх, только уже втроем. Снова ночное зимнее небо, танцующий в голубом луче фонаря снег, хруст, сверкание и бесчисленные переходы от белого к черному и синему. За день погода переменилась — вчера я с Беллой шлепал по раскисшей жиже, а теперь — скользкая тонкая корочка превратила асфальт в полигон для разбивания голов.

Очередной гробовоз — точная копия предыдущего, так трагически закончившего свои дни в неизвестном переулке, распахнул свой ало-атласный зев, отвалив боковую черную дверь как просящую пасть.

За рулем снова громила вроде покойного Ральфа. Где они только достают таких одинаковых питекантропов с такой преданностью?

Верчение по переулкам и дворам продолжалось около получаса. Я готов поспорить, что мы дважды проезжали по одному и тому же месту не раз и не два. Я все равно, прикинув время, расстояние и виденные мной в окно приметы, вычислил, что стоим мы где-то между «Полянкой» и «Третьяковской», где я много раз был. Кремль от нас вон в том направлении, Димитрова — вон в том. Угу. Значит, не доверяют мне, правильно делают. Остановились возле вентиляционного киоска метро, если судить по деготно-железному запаху дующего теплого ветра. Я люблю запах железной дороги — запах путешествий и приключений, но сейчас у меня приключения безо всяких железных дорог. Так и есть — желто-кремовая будка со ржавой дверью и большим замком. Николас поковырялся в нем, отворил со страшным визгом дверь и первым спустился вниз. Белла подтолкнула меня к черному провалу. Я заметил, что у нее в руках автомат, а в наличии у Николаса под плащом чего-то посерьезнее, чем кольт, не вызывало сомнений, ибо плащ оттопыривался по меньшей мере подозрительно. Ведут как конвой зэка, честное слово… Я достал свою «дуру» и дослал патрон, мило улыбнувшись на изогнутую вопросом бровь Беллы и подбородком указав на ее экипировку. «Око за око, красавица».

Пыльный штрек. Темнота — хоть глаз коли. Николас подошел к стене и визгнул рубильником. Штрек озарила череда запыленных лампочек в ржавых решетчатых колпаках. Их блеклый ряд тянулся, насколько я мог видеть, на полкилометра или более. «МПС 1952 г. Осторожно, высокое напряжение!» — прочел я на распределительном щите. Под ногами не просто слежавшаяся пыль — плотный войлок, прочерченный тропинкой чьих-то недавних (хотя, что здесь значит «недавних»?) шагов.

— Пошли.

— Далеко?

— Километра два.

В лицо дул метрошный ветер. Передо мной маячила покачивающаяся при ходьбе спина Николаса, сзади слышались шаги Беллы. Один раз сквозь маленькое зарешеченное окошко я услышал рев и увидел огни проносящегося мимо нас поезда. По моему внутреннему компасу, мы снова шли в центр, минуя жирными удавами ползущие по стенам кабели, щиты с датами, имеющими отношение к временам глубокого исторического материализма, решетки выходов вентиляции, бесчисленные лампочки, натыканные через каждые десять метров. Я сбился со счета на сто пятидесятой.

— Стой, — Николас поднял руку.

— В чем проблема?

— У тебя нервы в порядке?

— Не жалуюсь. А что?

— Сейчас, через двадцать шагов, будет выход в тоннель метро. До следующей двери — примерно столько же по тоннелю. Надо еще перебежать путь и перепрыгнуть контактный рельс. Сам понимаешь, идти рядом с подземной гильотиной, едущей с полной скоростью, удовольствие то еще. Тебе она не повредит, но уволочь может далеко.

— Никогда еще не ходил под гильотиной. Веди.

Николас снова повел нас вперед. В конце штрека ожидала еще одна ржавая дверца и рубильник. Открыв ее, Николас поставил нас с Беллой в нишу возле дверцы, сказав прижаться друг к другу как лучшим друзьям, взвизгнул рубильником и снова погасил свет. Дверцу закрыл на ключ. Где-то в отдалении послышался шорох, постепенно переросший в грохот и вой. Мимо пронесся, мазнув сливочным маслом своих огней, поезд.

— Бежим до двери. Если слышишь поезд — падай, где стоишь, и постарайся прижаться к стене.

Пробежка до следующей двери прошла благополучно. Николас опять поковырялся в столетнем замке и открыл новую дверцу. Еще один штрек. Он закончился за поворотом, через пятьдесят метров. Дверь, которая, похоже, могла без особых для себя последствий выдержать артобстрел, изготовлена из нержавеющей стали, снаружи одни заклепки, колесо запирающего «краба» и заслонка-глазок, двадцать на двадцать сантиметров.

Глазок моментально ожил, сперва, как и полагается в нашем гостеприимном мире, оттуда высунулся ствол пулемета, а потом предложили стоять и осведомились, кто идет.

Николас ответил какой-то фразой на латыни, похожей на пароль. Ствол тут же исчез, а колесо завертелось. Дверь бесшумно отворилась, и нас встретили несколько стволов, направленных на нас. В маленькой караулке было несколько охранников, один стоял у двери, остальные целились в нас и за нас, чтобы никто не проскочил следом.

Увидев Беллу, которая вошла последней, охрана сразу размягчилась и опустила оружие. У этих ребят при взгляде на меня на лице вырисовывалось плохо скрываемое недоумение, они не могли понять, кто я такой и что мне нужно. Хотел бы я сам понять… Белла резким жестом распределила их снова по местам и пошла впереди.