Остров за островом - [51]
Все без исключения птицы острова Кидней (а их тут около тридцати видов) зависят от туссока — «золотого нимба островов». Как-то утром я сидел на мысе и наблюдал за игрой морских львов. Неожиданно я увидел королевского баклана, потом другого и третьего, которые летели, держа в клювах развевающиеся, словно вымпел, стебли туссока. Иногда над моей головой пролетал целый клин птиц, нагруженных этим сеном.
Я позабыл о ленивых морских львах и последовал за бакланами. С трудом я добрался до отвесной скалы, с которой свешивались высохшие стебли туссока. Это и был покос бакланов. Махая крыльями и упершись ногами в скалу, они выдергивали столько стеблей, сколько могло поместиться в клюве, а потом, сделав полукруг над водой, летели к своей колонии, где их гнезда-пирамиды высились на расстоянии длины клюва друг от друга.
Скалолазы Нью-Айленда
— Не желаю, чтобы на моем острове болтались туристы! — заявила Агнес. — Хватит им и других мест. Пусть едут на Каркасе или Уэстпойнт. Орнитологи? Ни за что в жизни! Они только носятся по острову и пугают альбатросов или мучают их, надевая им на лапки кольца. Зачем это нужно? Какой смысл считать пингвинов на Нью-Айленде?
Агнес высказывала свою точку зрения, и я не сомневался, что она говорит от чистого сердца.
— Нет, эти так называемые натуралисты нам здесь не нужны. У нас и без них заповедник, мы сами заботимся о животных.
Агнес сидела на утесе, возвышавшемся над гнездовьем морских котиков. Детеныш с бархатными глазами, считавший, по-видимому, Агнес своей мамой, причмокивая, сосал ее пальцы. У подножия утеса жалась четверка новорожденных котиков. Их матери находились на рыбной ловле. Когда Агнес опускала вниз руку, они пытались сосать ее пальцы.
Вся эта картина выглядела неправдоподобной. Одинокая женщина, сидевшая на отшлифованной котиками скале, среди ландшафта, где человек кажется самым редкостным из всех животных. Отвесные скалы, нависшие над разбивающимся прибоем, переливы радуги в каскадах пены от волн, которые, докатившись сюда от самого мыса Горн, разлетались здесь вдребезги и рассыпались миллиардами брызг над пастбищами, где пасутся овцы. Грохот воды, блеяние детенышей котиков, плач и крики их матерей. А между грохотом волн — рев секачей внизу, у скал.
И Агнес в центре картины — птица, относительно новая в этих местах, но, без сомнения, самая необычная из всех особей женского пола, встречающихся на Фолклендском архипелаге. Вот уже четверть века она правит островом Нью-Айлендом и своим мужем Джеком Девисом по прозвищу Пират. Агнес недавно стукнуло 50, Джеку — 80. Когда они поженились, жители Стэнли с неудовольствием говорили, что красота обвенчалась с троллем. Но за эти годы Агнес сумела укротить своего супруга.
— Передай своим, что их ждут аттракционы Нью-Айленда, но это будет стоить десять фунтов за сутки! Бьерну бесплатно! — крикнула она в радиотелефон.
В тот день, когда мы сошли на берег Нью-Айленда, самого западного и во многих отношениях самого дикого острова Фолклендского архипелага, погода, как ни странно, была относительно тихой. Поэтому, поднимаясь от пристани по крутому склону, мы услыхали воркотню многих тысяч пингвинов-скалолазов, доносившуюся из их гнезд. Запах гуано точно дымовая завеса висел над всем островом. Вдоль тропинки валялись клочья шерсти, из свежего гуано торчали обглоданные кости овец — это были следы пиршества овчарок. Ближе к дому трава была усеяна скелетами, костями, серо-синими крыльями, перьями и пухом качурок, которых орды кошек по ночам вытаскивали из их земляных нор. Едкий запах кошачьей мочи пропитал всю землю вокруг дома, на крыльце сидело множество представителей кошачьей расы: белых и черных, тигровых и рыжих, пушистых и облезлых, больших и маленьких.
Нас угостили чаем с домашними крохотными хлебцами, английским кексом и пышками с изюмом. У работников был перекур, и все обитатели этого острова собрались вокруг массивного дубового стола. Агнес болтала, как заведенная, домочадцы знали, что, пока она говорит, остальным лучше помалкивать. Джек — стариковские очки на морщинистом бугристом лице, кустики волос, торчащие из ушей, — восседал во главе стола и во время этого вынужденного молчания наслаждался сигаретой и чаем.
Раймонд, старший сын, пастух, высокий двадцатидвухлетний юноша в джинсах, также не произнес ни слова, но внимательно наблюдал за происходившим. Двое сопливых и явно давно не мытых детишек хозяйской дочери Хелен и ее мужа Томаса Смита с любопытством уставились на белокурого Бьерна. Недавно Хелен родила еще одного будущего овцевода — Ричарда. От обильной крахмалом пищи и недостатка в моционе юный Ричард напоминал маленького Будду.
Джек любит беседовать, повернувшись спиной к бескрайнему горизонту. Он хвастается стрижкой овец и качеством шерсти, сейчас самый сезон. С удовольствием он рассказывает о тех временах, когда он водил шхуны и получил прозвище Пират. Ни одна из его шхун не потерпела крушения. В те времена теперешние овцеводы были еще сопляками.
Кошачий дух у крыльца, разбросанные кругом крылья и окровавленные птичьи скелеты производили отталкивающее впечатление. Но это были еще цветочки. Ягодки нас ждали впереди. Мы отправились в ближайшую колонию пингвинов, расположенную на западном берегу острова. Из зарослей туссока доносилось подозрительно знакомое хрюканье. Там паслось стадо свиней, предводительствуемое огромной маткой. Животные свободно разгуливали по всему острову и питались исключительно лишь качурками, которых вытаскивали из их подземных нор.
