Остров за островом - [41]

Порт-Стэнли, скрытый под пеленой дождя, не салютовал нам из своих двух пушек, стоявших у собора. Он встретил нас так же безрадостно, как семьдесят лет назад встретил Норденшельда, Амундсена, Дусе, Скоттсберга и капитана Ларсена. Ничто не изменилось с тех пор, даже внешний вид города. Разве что крыши домов выкрашены теперь в более яркие цвета. Похожие на заплаты, они блестели от дождя, как новая эмаль.

Джипы бежали с холма по узким улочкам. По набережной и у пристани, к которой мы должны были причалить, сновали лендроверы. Люди, вылезавшие из машин, были одеты в черное и серое. Мужчины в спортивных кепках, натянутых до самых бровей, женщины в туго повязанных платках, мальчики — в вязаных шапках, девочки — с распущенными волосами, которые свободно трепал ветер. Люди пытались укрыться от ветра за темными останками какого-то старого судна, кончавшего свой век в качестве причала. Они были похожи на беженцев и мало кто осмелился помахать в знак приветствия при виде знакомого лица.

Ни искры энтузиазма, ни капли восторга по поводу свидания. Ни одного несдержанного восклицания. Никаких объятий или поцелуев. Ни слезинки радости при виде родных, проведших много месяцев в другой части света. Нам, наблюдавшим такой прием со стороны, эти люди показались уж слишком сдержанными. Словно два кузнечика, столкнувшиеся на одном стебле и не понимающие, что принадлежат к одному виду. Но люди, в которых течет английская кровь, никогда не приходят в такое возбуждение, чтобы потерять самоконтроль, иначе говоря, «стиль». Ласки на виду у всех не входят в правила их поведения.

На островах оказался лишь один-единственный свободный дом, где мы и разместились. Владела этим домом миссис Диана Тэрнер, единственная на архипелаге дама-овцевод, обладательница 12 тысяч овец, трех лендроверов и семи миль бездорожья, ведущих на ее ферму. По фолклендским взглядам, она была весьма современной и свободомыслящей женщиной.

Ринкон Коттедж представлял собой бунгало, которое как нельзя лучше подходило под базу нашей экспедиции. В кухне гулял ветер, так что чад от сгоревшей баранины нам не грозил. Спальня была ледяная с обязательными резиновыми грелками. Печь, топящаяся торфом, два ведерка для угля, два ведерка торфа, два крыла Магеллановых гусей, торжественно водруженные по обе стороны поддувала. Эти крылья на Фолклендских островах такой же непременный инструмент для сметания золы и торфяной крошки, как в Кении хвосты жираф — для битья мух. Большая желтая роза, ломонос и приговоренная к смерти бегония украшали стеклянную веранду, выходящую на Дэвис-стрит. Дом стоял почти на самой вершине холма, откуда открывался великолепный вид на круглую, как озеро, гавань и на голые серовато-синие кварцитовые холмы на противоположном берегу.

Первая ночь в новом доме не могла быть более драматичной и грозной. Нам казалось, что Ринкон Коттедж сейчас сорвется с места и полетит над Южной Атлантикой. Ураган сотрясал весь дом, ломился в дверь, стучал в стены. Крыша колыхалась и дрожала, словно желе, которое мы ели на сладкое после баранины. Громы, молнии, ливень, подобный библейскому потопу, вой и свист ветра. Фолклендские острова встречали нас своей обычной погодой.

Открытые и забытые.

Яблоко раздора

Теперь уже невозможно установить точно, кто из мореходов XVI века первым обнаружил этот исхлёстанный ветрами архипелаг. Ни одна лоция, ни один вахтенный журнал, ни одна карта не сообщают нам этого. Может быть, это был Америго Веспуччи, давший имя Америке и считавшийся своими современниками ее открывателем, который во время третьего путешествия, совершенного им на службе у португальцев, плавал вдоль берегов Южной Америки. А может, португалец Фернандо Магеллан, который во время своего первого кругосветного путешествия в 1519–1522 годах перезимовал в проливе, названном потом его именем. Антонио Пигафетта, сопровождавший Магеллана, оставил описание этого путешествия.

В погоне за новыми землями участвовали и многие другие мореходы, которые могли бы считаться открывателями Фолклендских островов, будь они в состоянии в свое время дать о них навигационные указания или отметить их на своих примитивных морских картах. Один из них — морской герой Англии пират Френсис Дрейк, который в 1577–1580 годах совершил второе кругосветное путешествие, называющееся в истории самым крупным пиратским походом. До того как Дрейк обогнул мыс Горн, ему казалось, будто он видит на горизонте очертания нового архипелага или континента, которые вполне могли оказаться необитаемыми и безымянными островами.

Другой английский пират, адмирал Ричард Хокинс, хвастался открытой им Землей Девы. Пометки на его карте в известной степени соответствуют положению Фолклендских островов. Он горько сожалел, что не сошел на берег, так как у него сложилось впечатление, что острова покрыты веселой зеленой травой и весьма напоминают зеленые лужайки на его родине, а также, что они обитаемы. Он видел костры. Но оба его наблюдения маловероятны.

Честь открытия Фолклендских островов летописи приписывают капитану Джону Девису, снискавшему себе бессмертную славу своими поисками Северо-Западного прохода и открытием пролива, названного его именем. Девис был капитан судна «Дезире», входившего во флотилию, которую возглавлял Томас Кавендиш. При неизвестных обстоятельствах «Дезире» попала в шторм, ее оторвало от флотилии и понесло вдоль берегов Патагонии. 14 августа 1592 года она была вынуждена искать убежища на Южной Земле Девиса. Из 76 человек команды только 16 вернулось в Ирландию. В их числе был летописец Джон Лейн, который и сообщил об этом открытии.