Остров Свиней - [8]

Этого мне было достаточно. Если раньше я ненавидел пастора Малачи Дава за то, что он сделал с мамой Финна, то теперь у меня вырос на него колоссальный зуб. К тому времени, когда мы вернулись на молитвенное собрание пастырей психогенического исцеления, я хотел только одного — убить его.

На сей раз мы встретились в Санта-Фе. Сцена выглядела точно так же. Заметив меня в очереди — я прямо-таки трясся от бешенства, так меня все достало, — Асунсьон взяла меня за руку и повела куда-то сквозь толпу.

— Куда мы идем? — Я заметил, что мы приближаемся к выходу. — Что происходит?

Она не отвечала, а просто вела меня за собой. Погруженная в сюрреалистическое спокойствие, она вывела меня через заднюю дверь и потащила в туалет.

— Пожалуйста, опорожните кишечник, — велела она, указав на один из толчков.

— Что?

— Опорожните кишечник, чтобы закончить лечение.

Я стоял ошеломленный, переводя взгляд с нее на унитаз.

— Я просто не…

— Думаю, все будет проще, чем вы ожидаете.

Я долго на нее смотрел. Мне очень хотелось влепить ей пощечину, но даже в свои восемнадцать лет я хорошо понимал, что последствия будут неприятными. Я взялся за ремень. — А вы? Где вы будете находиться?

— Я уже не раз видела подобные вещи.

— Вы собираетесь смотреть? Вы… — И тут я осекся. Она смотрела на меня так, что никаких слов не надо — брови слегка приподняты, подбородок наклонен, руки сложены на груди. Ну прямо настоящая эсэсовка! Губы твердо сжаты. «Спорь сколько хочешь, — словно говорила она. — Меня это не волнует». Я вздохнул. — Ладно, ладно. Только ради Бога сдвиньтесь чуть-чуть назад. — Я расстегнул брюки, стянул трусы и сел на унитаз, уперев локти в голые колени и глядя на нее снизу вверх. — Ну вот, — через некоторое время сказал я. — Я же вам говорил, ничего не…

Прежде чем я успел что-то понять, Асунсьон откуда-то из воздуха вытащила кусок туалетной бумаги и сунула мне прямо под задницу.

— Какого черта вы это делаете, уберите свою руку от… — отбивался я и вдруг ощутил возле самой дырки ощущение чего-то мокрого и холодного.

Тут она отступила назад и с видом победителя поправила волосы. В руке у нее был зажат кусок бумаги.

— Вы сумасшедшая! — крикнул я. — Что вы делаете?

— Опухоль, — произнесла она и сунула мне под нос бумагу, заставив отшатнуться от отвратительного запаха. На снежно-белой поверхности виднелось что-то черное и скользкое, пахнущее разложением и смертью. — Вы от нее избавились.

— Дайте! — сказал я и попытался схватить ее за руку.

Но Асунсьон оказалась проворнее. Резко развернувшись, она выскочила из кабинки и устремилась прочь.

— Эй, стойте! — Я побежал за ней, едва не выскочив из своих незастегнутых брюк, одновременно пытаясь справиться с ремнем и ширинкой. В холле я ее настиг — она входила в зал с торжествующим видом, держа руку высоко поднятой вверх и улыбаясь, словно победивший на ринге боксер. На сцене пастор разыграл сцену удивления, драматически раскрыв глаза.

— Асунсьон, — произнес он, — в чем дело?

Она поднялась на сцену. Дав театрально прикрыл рукой микрофон и слегка наклонился, чтобы услышать, что Асунсьон шепчет ему на ухо. Он изобразил радостное удивление, его брови поднялись чуть ли не до макушки. С улыбкой взглянув на меня, Дав уже собирался с торжествующим видом вытащить меня на сцену, как вдруг заметил выражение моего лица. Его собственное лицо погасло.

— Что вы делаете, придурки? — Я перепрыгивал через ступеньки, сцена подо мной тряслась. — Отдайте мне эту гребаную штуку.

— Джо! — сказал он. — В чем дело? В чем де…

— Отдайте ее мне. — Я схватил салфетку. — Покажите мне, что вы, гады, здесь делаете. — Асунсьон ахнула и попыталась отвести руку в сторону. В микрофонах раздался чей-то крик, но я твердо держал женщину за кисть. Собравшиеся вскочили, лица у всех потрясенные. Я глубоко впился ногтями в кожу Асунсьон и заставил ее выпустить салфетку.

— Джо! — Малачи вытащил микрофон из петлицы. — Джо! — Он взял меня за руку. Он находился так близко, что я чувствовал запах его пудры. Он попытался повернуть меня так, чтобы мы оба стояли спиной к аудитории и могли поговорить. Он вспотел. Смотрел на мой кулак и потел. — Уйди со сцены, Джо, — продолжал он, облизывая губы и протягивая руку, чтобы вырвать у меня кусок бумаги. — Отдай мне опухоль и уйди со сцены. Я готов обсудить с тобой все твои проблемы. Только отдай мне…

Он тянулся к моей руке, но я его отталкивал.

— Послушай, ты, дерьмо! — со злостью произнес я и повернулся к нему лицом. — Я бы тебя сейчас убил. Если бы я мог потом отвертеться, я бы тебя убил. Помни об этом!

Это сработало. Я ушел со своим трофеем, Финн присоединился ко мне в проходе. По дороге разъяренные черные женщины били нас синими сумками.

Опухоль оказалась полуразложившейся куриной печенью. Возможно, ее оставили гнить на пару деньков, сказали мне в департаменте по защите окружающей среды в Санта-Фе. «Черт возьми, и где вы только взяли эту маленькую штучку?» Это было так здорово, что я просто балдел. Мы его поймали. Можно сказать, пастор Дав оказался у нас в руках.

Какая все-таки странная штука жизнь! Финн, который начал крестовый поход в Альбукерке и хотел стать журналистом, вдруг к этому охладел. Он влюбился в девушку, которую встретил в текила-баре, проводил ее до дома в Саусалито, штат Калифорния, и следующие два года занимался серфингом. Он загорел и приобрел акцент жителя западного побережья. Вернувшись в Великобританию, он некоторое время издавал в Лондоне журнал по серфингу и в конце концов стал литературным агентом. Получилось так, что я остался единственным, кто пытался прижать пастора Малачи Дава.