Остров обреченных - [50]

Понимаете, иногда красная звезда срывалась с места и медленно падала ко мне, иногда превращалась в глаз коня; у него медленно вырастала шея, и шерсть, и копыта, и большой мягкий язык, и он облизывал меня с ног до головы, а я лежала голышом, чтобы он не намочил мне пижаму; а иногда вечерняя звезда становилась лампой, стоящей на последнем этаже большого дома, – поспеши, говорил мужчина, помогавший мне перейти через синюю улицу с красными автобусами и клумбами, поспеши, пока мама еще жива. И тогда я быстро убегала от него под оглушительный скрип и понимала, что его сбил автобус, но обернуться не успевала, потому что передо мной уже открывались двери лифта. Мы взмывали вверх, проносясь мимо этажа за этажом, а пассажиры один за другим исчезали в люке в полу, оставляя после себя большие лужи слюны, и я в ужасе жалась к стенкам, чтобы не наступить в них. Лифт продолжал ехать наверх, все быстрее и быстрее, раскачивался, как лодка, и внезапно я увидела, как кто-то пытается пролезть через люк: из щели появились длинные пальцы, и сначала мне показалось, что это змеи, – я подбежала и прыгнула на них со всей мочи, но они скорчились от боли, и тогда я разглядела, что это пальцы, из-под ногтей которых пробиваются тихие вскрики; они вдруг исчезли, и когда я рывком открыла люк, то увидела, что в шахту лифта падает папа, но он падал так медленно, медленно и мягко, как в замедленной съемке, и зрелище было такое смешное, что я громко расхохоталась и сама чуть не свалилась в открытый люк.

Папино лицо покраснело от бессильной злости, он изо всех сил пытался падать быстрее, чтобы догнать сапоги, парившие в воздухе метром ниже, но тщетно: сапоги словно дразнили его, порхая туда-сюда; пальцы я, кажется, повредила ему изрядно: они оторвались от руки и падали в полуметре над папиной головой, а пространство между головой и пальцами было наполнено парящими в воздухе каплями крови.

И тут скорость падения возросла, не постепенно, а с неприятной внезапностью, и мне показалось, что кровь и пальцы успели догнать папу до барабанного боя, который раздается за секунду до прыжка воздушного гимнаста. Между тем лифт остановился, и я не успела услышать, чем все закончилось: перепрыгнула противные лужи слюны и оказалась в синей комнате, с высоким, как в церкви, потолком, залитой мягким синеватым вечерним светом. Драга, девочка моя, иди ко мне, раздался из соседней комнаты мамин голос, и я нырнула через овальное отверстие в стене в такую же большую и синюю комнату, но там никого не было, а за ней оказалась еще одна такая же, и еще, и еще; мамин голос становился все громче, и в конце концов я очутилась в той комнате, которую видела с улицы, – там тоже никого не было, но все еще слышалось эхо маминого голоса, а под большими стрельчатыми окнами стояла лампа с моей звездой, и лампа позвала меня: Драга, я твоя мама, сказала она, розовый абажур задрожал, и меня вдруг затрясло от холода, я порвала на себе платье и сильно прижала горящую лампу к груди.

Лампа стала больше, тяжелее и горячее, мы обе упали и остались лежать на полу, а лампа всё росла и росла, у нее появились руки и ноги, она обвилась вокруг меня – я чувствовала это всем телом, – и стало тепло и хорошо, веки так отяжелели, что мне не удавалось приподнять их и посмотреть. Звезда выпадала из лампы, приятно согревая меня, скользила по груди, вниз по животу и обратно. И тут мне вдруг показалось, что я проглотила ее: я чувствовала, как она плывет по моим внутренностям, словно горячий шарик, через живот, а потом останавливается внизу, между ног, и свет от нее сиял так ярко, что все мое тело засветилось, потому что когда я встала, лампы уже не было, а я стала очень сильной и легкой, и свет следовал за мной, куда бы я ни шла.

В дальнем углу комнаты одиноко стоял орган из потемневшего дерева: я подошла к нему, села и сыграла приятную мелодию, которая поднялась во мне, словно тонкая струйка дыма синим вечером, но потом я резко прервалась, потому что разрыдалась от звуков музыки. И тогда мамин голос внутри меня произнес: Драга, девочка моя, теперь я с тобой – и я ответила: да, мама, теперь ты со мной, и мне вдруг стало так жарко, особенно между ног, где все еще сияла звезда.

И тут я вдруг вспомнила о папе и сказала: мама, мне так жаль, я сбросила папу в шахту лифта. Не о чем тут жалеть, ответила мама, он тоже здесь, наверху. Она развернула меня к окну, и там я увидела папу, застывшего в прыжке на улицу с сапогами, ремнем и клюшкой для крокета в руке, – только вот он окаменел, превратившись в статую. Мама, спросила я, а можно я столкну папу вниз? Да, дитя мое, сказала мама, это неважно, ведь таких, как он, очень много.

И тогда я подбежала к окну, открыла его и увидела, что внизу, на улице, стоят какие-то дети с корзинами фруктов и показывают на меня пальцем: наверное, им показалось удивительным, что девочка светится изнутри. А потом я изо всех сил толкнула статую, та начала падать, но где-то на полпути снова превратилась в человека: папа замахал руками, ударился о крышу автобуса, пробил ее и, кажется, снова стал статуей. Красный автобус даже не остановился и спокойно поехал дальше к перекрестку. Когда улица опустела, вид был такой, будто кто-то развлекался, бросая из окна цветочные горшки; рядом с кучей черепков на тротуаре собрались несколько господ в котелках: по их оживленным жестам я поняла, что эти осколки – кусочки папы. Один из господ махнул рукой бетономешалке – такой вот с вращающейся цистерной сверху, – шофер выпрыгнул из кабины, и они вчетвером быстро закидали все осколки в отверстие бетономешалки. Машина уехала, а один из господ в котелках в последний момент запрыгнул на подножку и стал возбужденно размахивать красным платком, привлекая всеобщее внимание; машина засигналила и вскоре исчезла из виду, увозя с собой господина на подножке, похожего на чертенка. И тут звезда разгорелась, внутри стало горячо и тяжело, я упала на пол вне себя от счастья и подумала, что никогда больше не встану. Мы, мы с мамой, как будто лежали на дне небольшого синего моря, и я прошептала: мамочка, ты ведь останешься со мной? Ты ведь останешься со мной надолго-надолго? Да, сказала мама, на весь вечер. На весь вечер.