Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации - [13]
Тете Ариадне было под тридцать, но она все еще выглядела как стройная и скромная девочка-подросток. У нее были широкие скулы, глаза слегка узковаты – ее сын унаследовал эти черты вместе с характером. Длинные светло-каштановые волосы были стянуты на затылке в старомодный узел. Ариадна была спокойной, сдержанной и бесконечно терпеливой с детьми. Неугомонные малыши, собравшись вместе, часто вели себя шумно, но ее слушались беспрекословно. Ариадна была еще застенчивее, чем сестры, и напоминала камушек, до блеска отполированный морем.
Когда младшие дети получили свою долю пирожных, их отправили наверх поиграть. Заговорили о стихах – о русской поэзии и ее богатом звучании в сравнении с французской, для которой характерны стройность и ясность стиха. Жюльен объявил себя сторонником французской ясности, но с жадностью слушал то, что говорили моя мать и тетки о русской поэзии. Он отбросил шутливый тон и теперь был полон восторга. Жюльен был поэтом.
Этот новый Жюльен привлекал меня еще больше, чем прежний – беспечный. Мой отец тоже был поэтом, и русская поэзия была у нас в крови, служила нам путеводной звездой и якорем в море эмиграции. Я пришла в восторг, когда Чернушки втроем принялись защищать русскую поэзию перед Жюльеном. Даже Ариадна, поборов смущение, все-таки высказалась.
Моя мать и ее сестры были очень близки – они вышли замуж за трех закадычных друзей, их дети были почти ровесниками. Они так же хорошо умели принимать во внимание мнение каждой, как и возражать тем, кто не входил в их ближний круг. Если предмет разговора их увлекал, они распалялись и горячо спорили, приводя в смущение оппонентов и перебивая друг друга – ритмом это напоминало чеховские диалоги. Они составляли очаровательное трио. Меня охватила ревность, смешанная, впрочем, с некоторой радостью от того, что Жюльен поддался их обаянию, хотя и продолжал яростно защищать превосходство французской поэзии.
Кроме как в школе, я никогда не слышала, как читают вслух стихи по-французски. Меня потрясло, когда Жюльен в ответ Чернушкам процитировал Поля Валери – спокойным, ровным тоном, почти как прозу. Это были стихи о море, теперь властвовавшем и над нашей жизнью.
Сверкнув глазами, Ариадна ответила стихотворением Марины Цветаевой, которое Чернушки перевели на французский для Жюльена и Мориса:
Ариадна звенящим голосом четко произносила каждое слово. В наш идиллический вечер прокрались война и предчувствие слез. Наш друг Марина Цветаева уехала в Россию несколькими месяцами раньше. Мы больше не увидим ее – летом 1941 года она покончит с собой.
Атмосфера за столом накалялась по мере чтения все новых русских и французских стихов, но завершилось все довольно неожиданно. Нас застали врасплох – под страшный грохот барабанов сверху спустились малыши. Немцы захватили столовую! К большой досаде Чернушек, малыши часто играли в войну. Очень скоро выяснилось, что Жюльен и Морис тоже не прочь поучаствовать в детских играх. Все, включая Киску, принялись с азартом играть в пятнашки, пока Чернушки убирали со стола. Еще не отдышавшись после беготни, молодые люди вдруг поняли, что опаздывают: ужин у нотариуса подавали ровно без пятнадцати восемь. Мы попрощались с ними в саду, откуда слышался грохот волн, разбивающихся о дамбу. Жюльен обещал скоро вернуться и привезти нам новые книги.
Слово Жюльен сдержал: однажды днем он привез нам в большой клеенчатой сумке, прицепленной к рулю велосипеда, “Крошку Доррит”[19] в кожаном переплете и новеллы Эдгара Аллана По в переводе Бодлера. Затем он пообещал, что скоро снова приедет в гости, но это обещание долго оставалось невыполненным. Быть может, Жюльен вовсе не был волшебным ясноглазым принцем, каким показался мне в тот летний день, когда мы гуляли по саду нотариуса. Сложная натура, он был единственной радостью мадам Лютен в этом тесном провинциальном мирке. Он очень серьезно относился к тому, что писал, и поэтому так же нуждался в нас, слушателях, как мы – в нем, ведь для нас он был единственным источником новых книг и сокровенных знаний об острове. Но вскоре Жюльен затеял сложную игру, стараясь примирить мир Шере с миром Сен-Дени. Он разрывался между желанием нравиться и нежеланием к кому-либо привязываться. Он любил напустить туману. Случалось, что он исчезал из нашей жизни на несколько недель без всякого объяснения или приводил потом самые фантастические оправдания.
В ту первую зиму в Сен-Дени, пока я слушала, как читают вслух “Крошку Доррит” (эту книгу Чернушки особенно любили – быть может, они узнавали себя в юной героине романа) или когда я предавалась мечтам о Жюльене, я иногда пыталась рисовать пастелью – отец прислал мне коробку из Плесси. Но эти попытки ни к чему не привели. Я потеряла ту непосредственность, которая раньше позволяла мне рисовать и испытывать от этого истинное удовольствие. Теперь мне больше нравилось читать. Мне никогда не забыть кровати в доме Ардебер: огромные, холодные, из темного красного дерева, их высокие изогнутые изголовья, вечно сырые матрасы, набитые конским волосом и покрытые линялыми ситцевыми покрывалами. Все же это было лучшее место для чтения, даже несмотря на то, что нос замерзал!
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Мемуары Ирины Одоевцевой «На берегах Невы» читают и перечитывают уже несколько десятилетий, однако загадки и тайны до сих пор не раскрыты. Олег Лекманов – филолог, профессор Высшей школы экономики, написавший книги об Осипе Мандельштаме, Сергее Есенине и Венедикте Ерофееве, – изучил известный текст, разложив его на множество составляющих. «Путеводитель по книге «На берегах Невы» – это диалог автора и исследователя. «Мне всегда хотелось узнать, где у Одоевцевой правда, где беллетристика, где ошибки памяти или сознательные преувеличения» (Дмитрий Быков).В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
«Холодная весна. Годы изгнаний: 1907–1921» — книга воспоминаний Ольги Черновой-Андреевой, дочери лидера партии эсеров Виктора Чернова и жены писателя Вадима Андреева. Детство она провела в жаркой Италии; в доме ее семьи находили приют известные народовольцы и эсеры: Герман Лопатин, Вера Фигнер, Евно Азеф и другие. Юность — в голодной и холодной России после Февральской революции. Подробно описывая скитания по стране, неоднократные аресты, допросы в ВЧК и заключение на Лубянке, Ольга Чернова-Андреева воссоздает выразительный портрет послереволюционной России.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Нина Берберова, одна из самых известных писательниц и мемуаристок первой волны эмиграции, в 1950-х пишет беллетризованную биографию Петра Ильича Чайковского. Она не умалчивает о потаенной жизни композитора, но сохраняет такт и верность фактам. Берберова создает портрет живого человека, портрет без ласки. Вечная чужестранка, она рассказывает о русском композиторе так, будто никогда не покидала России…
Сергей Беляков – историк и писатель, автор книг “Гумилев сын Гумилева”, “Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя”, “Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой”, лауреат премии “Большая книга”, финалист премий “Национальный бестселлер” и “Ясная Поляна”. Сын Марины Цветаевой Георгий Эфрон, более известный под домашним именем «Мур», родился в Чехии, вырос во Франции, но считал себя русским. Однако в предвоенной Москве одноклассники, приятели, девушки видели в нем – иностранца, парижского мальчика.