Остров, куда не вернулся мир - [10]

Наконец, приходится пройти последние небольшие ворота «Ро-ко-ку-мон» — «ворота водяных часов», на которых в прежние времена определялось водяными часами время и вывешивались сигналы, сообщавшие, который час. Лишь пройдя эти ворота, попадаешь на обширный двор, на котором помещается главное здание дворца и сильно разрушенные и перестроенные пристройки, в одной из которых теперь находится женская школа.

Дворец, довольно большое, двухэтажное здание, с двухъярусной черепичной крышей, также находится в состоянии постепенного разрушения. О прежнем величии его свидетельствует лишь обширная терраса с мраморной балюстрадой и с ведущей к ней широкой мраморной лестницей и покоящееся на четырех колоннах крыльцо, крыша которого украшена резьбою и великолепной фарфоровой головою дракона. Перед лестницей стоят по бокам два очень выразительных, высеченных из мрамора китайских дракона. Внутри дворца — мерзость запустения, ободранные гниющие доски, какие-то лохмотья…

Я попенял своим спутникам за такое небрежение историей страны.

— Да, знаете, от нашего правительства очень трудно получить деньги на сохранение и поддержку лиукийских памятников… Ведь в народе еще помнят короля, и не все довольны нами и нашими порядками! — откровенно начал один из них, но сейчас же осекся…

Мы поднялись по мраморной лестнице и прошли сквозь мрачные развалины дворца. По другую сторону его находился также широкий двор, и в конце его виднелись чистенькие белые «тории» синтоистского храма, а за ними виднелся и сам храм.

— А вот этот храм в честь японского императора. Он недавно выстроен и содержится хорошо…

Государственная религия империи — синтоизм — также считалась одним из основных орудий японизации. Новые власти лишили верховную жрицу Рюкю ежегодной пенсии, надеясь обезглавить, а затем и полностью вытеснить местные культы. Основа синтоизма — миф о божественном происхождении императора — насаждался со школьной скамьи. В каждом классе находилась какая-нибудь синтоистская реликвия. Как и в других районах, на Окинаве синтоизм использовали для разжигания милитаристских настроений. Поэтому особый размах кампании по внедрению этой религии на Рюкю приходится на 20 —30-е годы нашего столетия. Города и деревни должны были строить синтоистские храмы и содержать священников. Однако в области религии программа ассимиляции потерпела самое жестокое поражение. По официальным данным, в 1937 году лишь 2 процента окинавцев считали себя приверженцами синтоизма, тогда как 94 процента исповедовали старые культы.

Единообразие с остальными районами империи считалось залогом единства. В качестве примера можно привести дело Ассоциации народных промыслов Японии, которая по собственной инициативе изучала рюкюские ремесла и пропагандировала их в других префектурах. Члены Ассоциации выступали с лекциями, публиковали свои исследования в печати, снимали фильмы. Директор токийского музея народных промыслов С. Янаги призывал окинавских мастеров оставаться верными своим традициям. Однако за симпатии к рюкюским ремеслам Ассоциацию обвиняли в подстрекательстве к сепаратизму. Дважды полиция грубо вмешивалась в дела ее экспедиций на Окинаву.

Рюкюсцы, уезжавшие на заработки в другие районы империи, сталкивались с дискриминацией при найме. Студентам с островов Рюкю отказывали в общежитиях, путешественникам — в гостиничных номерах. Так выглядело на деле провозглашенное властями равенство. Буржуазная пропаганда упорно насаждала в сознании людей национальные предрассудки. Недаром они продолжают жить и по сей день. Среди полицейских на «Экспо» не было ни одного рюкюсца, и я поинтересовался у одного из стражей нашего павильона, в чем дело. «Видите ли, они слишком ленивы и к работе не приспособлены. Им лишь бы где-нибудь в тени полежать. Словом, толку от них никакого», — пояснил он.

С 1879 года и до поражения Японии во второй мировой войне здесь не было ни одного губернатора-рюкюсца. Все они присылались из Токио, и окинавцы никак не могли повлиять на выбор и утверждение кандидатур. Лишь через 33 года после отречения короля Окинава направила в парламент страны первых депутатов, а уравнено ее представительство с другими префектурами было лишь в 1920 году.

Не повезло и окинавской экономике. Другие префектуры быстро развивались, там строились фабрики, заводы, прокладывались железные дороги, Окинава же продолжала оставаться захолустным аграрно-сырьевым придатком. Бедность ресурсов, безграмотность и низкая квалификация большинства населения, нищета отпугивали японских инвеститоров, своих же капиталов практически не было. В 1880 году два-три окинавца имели собственность на сумму более 20 тысяч иен. Ведущей отраслью экономики Окинавы стало выращивание сахарного тростника и первичная переработка сахара. Но не слишком сладок был для окинавцев их сахар. Они вкладывали в него свой труд, но прибыли уплывали главным образом в Токио и Осаку — в сейфы крупных компаний, прибравших к рукам сахарную индустрию отдаленной префектуры.

Отсталая Окинава превратилась в рынок сбыта самых недоброкачественных товаров из Японии. Вот что писал об этом П. Ю. Шмидт: