Остров - [26]
Если шагать по тропе дальше, то на пути ее, в поле, отороченном лесом, стоит дом — не дачный, а деревенский, с огородом и изгородью. У дома неизменно сидит старуха, лицом похожая на ядро грецкого ореха. К ней приближается девочка походкой медленной и покорной, собой выражая безропотность. Я сразу догадался, что старуха — Баба-Яга, а девочка — Красная Шапочка, как-то попавшая во власть злой старухи, не ведающая пути к свободе. Домашних, дачников, хозяйку, гостей наезжих — всех волоку за руку в лес, захлебываясь мучениями Красной Шапочки.
Частая гостья на день, на два, на неделю — Зинаида Фроловна. Она просит: «Отведи меня к Красной Шапочке!» Дома тетя Зина обожает ставить нас в угол, читать нотации. Заставляет что-то мыть, подметать, выносить, приносить — она нас тиранит. Мама называет это строгостью, которая нам только на пользу, а Зинаиду — несчастной женщиной, муж которой человек невероятно коварный, от которого ей приходится спасаться у нас. И от свекрови.
За столом она всегда плавно разбалтывает чай в стакане — действие, мне непонятное, но запоминающееся. И еще. Она непременно заплакана.
Приехав, тетя Зина решает позагорать и несет на поляну раскладушку, а мне наказывает доставить затянутый марлей стакан с уксусом. Схватив посудину, я бегу. Падаю и роняю стакан. За безуксусное появление я отправлен домой с наказанием встать в угол «носом к стене». Что и выполняю.
Каким-то вечером, когда из наших остается только тетя Соня, ночует тетя Зина. Зинаида Фроловна Приданчук. С братом мы спим на одной кровати. Деревянной. Василькового цвета. Тата — на веранде. Зинаида Фроловна — с нами, по диагонали от нашей кровати. На металлической койке. У стены. Напротив — зеркало. Почти до потолка. Местами мутное, с какими-то ржавыми пятнами, которые хочется соскрести, но это оказывается невозможно: они находятся внутри.
Я спал, когда брат разбудил меня толчками. Спинка кровати занавешена сарафаном. В щели между поникшими рукавами и подолом можно наблюдать за комнатой. Что Серега и делает. Жадно жрет глазами пространство, подбираясь к углу помещения. Там, голая, без единой тряпочки, тетя Зина высится над кроватью. Смотрясь в зеркало, она плавно кружится, поправляя полушарие колпака настольной лампы.
Услышав движение на нашей кровати, тетя Зина обворачивается простыней. Подходит. Красные от стыда за свое поведение, мы замираем. Не дышим. Она не отчитывает нас, а просит никому, особливо маме, никогда не рассказывать о том, что мы видели. Говорит, что выполняла вечерний комплекс гимнастики. Упражнения эти не для ее сердца, и мама чересчур огорчится, узнав, что Зинаида Фроловна так собой не дорожит.
Вечерами обожаю сидеть на скамейке рядышком со старухами. С хозяйкой, жующей беломорину. Она — любительница неожиданностей. Так, вдруг начинает демонстрацию приемов самозащиты. Ставит нас с братом солдатиками, располагаясь напротив, и два раза толкает. Первый — не сильно. В плечи. Второй — всем весом — в грудь. Если не падаем, то отлетаем изрядно. «Это — самбо», — заливается хозяйка, подзывая нас за новой порцией самообороны.
Тут баба Вера с Генкой на руках. Вообще она водит внука на вожжах. Он все равно падает, но не орет, хотя получает на то полное право, грохнувшись оземь. Меня баба Вера грозится непременно наказать — а это значит выпороть — за мои шалости.
Здесь и Тата сидит, заложив ногу на ногу, сомкнув пальцы на колене. Женщины обнаруживают у себя и разоблачают болезни, гадают погоду, вспоминают свою жизнь. Говорят о смерти. Сам как старичок жалюсь на неведомые боли. Сны. Старухи смеются. Отсылают меня в дом.
Теплый воздух зудит комарьем. Солнце ржавеет, наколовшись на ели. Что-то подобное я уже испытывал, кажется мне. Да нет же, наверняка, именно так все и было: старухи, солнце. Лес. А дальше? Но, подумав так, теряю ощущение повторности и, помедлив, бегу в дом.
Мы так освоились в Кущино, будто только здесь всегда и жили. Наша повседневная экипировка — майка-трусы — стала казаться нам единственной, пока в августе в такой легкой одежонке не стало холодно.
Ветер бренчал листвой, заставляя нас затихать. Вслушиваться. Солнце мерцало за дымчатой скатертью пасмурности. Вожаков наших увезли в начале месяца. Вскоре — Олю. Теперь мы вдвоем хозяйничали в наших постройках, опустевших без друзей, распоряжались судьбами лягушат, некогда пульсирующих головастиков, а ссорились значительно реже. «Ну что, неохота уезжать?» — улыбалась Ольга Андреевна. Мы отвечали молчанием, пытаясь обмануть хозяйку, себя. Время.
«Анна, закажи подводу!» — командует Тата. «Тетя Соня, на завтра заказан фургон», — членораздельно говорит сестра. «Уадно, как хотите», — не расслышав, отмахивается Тата. «У меня в голове не укладывается, как мы уместили в одну машину столько барахла?!» — рассуждает мама. «Гусеницу! Мама, возьмем гусеницу!» — прошу я о «детали танка». «Не надо шпиговать эту коробку насекомыми, — вздыхает мама. — Здесь документы».
Завтра — в город. Мы хотим домой. Мы хотим остаться. Можно ли покинуть наш лес, поляну, землянку? Как не вернуться в нашу комнату, к игрушкам, друзьям? Городу?
Похоже, киллер по имени Скунс — этот современный вариант народного мстителя — становится героем нашего времени.Вот и сейчас он появится в Питере, чтобы поймать неуловимого Людоеда, растерзавшего уже несколько человек.И правда, что остаётся делать, как не прибегать к помощи Скунса, когда горожане готовы подозревать в изуверствах каждого второго встречного, а милиция опять бессильна.Итак, по вкусу ли Скунсу криминальные страсти северной столицы?
Охота на Людоеда Питерского, совершающего одно злодеяние за другим, продолжается. Его тщетно ловят сотрудники милиции и агентства «Эгида плюс», секретной службы по неконституционному искоренению особо одиозных преступных авторитетов. К поискам охотника за людьми подключился знаменитый киллер по кличке Скунс. На его пути встречаются персонажи, совершающие не менее тяжкие преступления, чем Людоед Питерский, но не числящиеся каннибалами. Найдет ли Скунс Людоеда, или сам станет его очередной жертвой?
Это — первая вещь, на публикацию которой я согласился. Мне повезло в том, что в альманахе «Метрополь» я оказался среди звёзд русской словесности, но не повезло в том, что мой несанкционированный дебют в Америке в 1979-м исключал публикацию в России.Я стоял на коленях возле наполняющейся ванной. Радуга лезвия, ржавая слеза хронической протечки на изломе «колена» под расколотой раковиной… я всё это видел, я мог ещё объявить о помиловании. Я мог писать. Я был жив!Это — 1980-й. Потом — 1985-1986-й. Лес. Костёр. Мох словно засасывает бумажную кипу.
Охота на Людоеда Питерского, совершающего одно злодеяние за другим, входит в завершающую стадию. Его ловят сотрудники милиции и агентства «Эгида плюс», секретной службы по неконституционному искоренению особо одиозных преступных авторитетов. По следу кровожадного убийцы идет знаменитый киллер по кличке Скунс. На его пути встречаются персонажи, совершающие не менее тяжкие преступления, чем Людоед Питерский, но не числящиеся каннибалами. Кто первый встретится с Людоедом, не превратятся ли охотники на него в дичь?
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.