Остров голубых снов - [7]

— Хорошо, Кристиан, — сказала я, — можешь считать, что этот венок твой.

— Спасибо, Алина Григорьевна, — поблагодарил он и удалился тем же медленным, неуверенным шагом.

Каждый цветок, вплетенный в этот венок, обрел свой особый смысл, соотносясь с его просьбой, с ним самим.

Я бы могла, наверное, отделаться шуткой, сказать Кристиану, что вокруг так много сплетенных венков или еще что-нибудь в этом роде… Но сердце не позволило мне причинить боль чему-то чистому, трепетному и прекрасному в его душе.

Я была твердо уверена, что от того, как относятся к нашим чувствам в детстве, зависят все наши дальнейшие поступки. Я подарила Кристиану венок, который он надел на запястье и сказал, что отнесет его домой и положит рядом с фотографией матери.

После той прогулки мы встречались реже. Наступила пора выпускных экзаменов, и ученики заходили в школу только на консультации.

Однажды на одну из таких консультаций по литературе вбежала девочка из его класса. Белая как снег она едва сумела выговорить:

— Кристиан умирает. Он спас ребенка из-под колес машины и… его самого сбили.

Я прервала консультацию и бросилась в больницу, но меня к нему не пустили. И лишь вчера, несколько дней спустя после несчастного случая, я увидела его.

Он улыбнулся мне издалека. Его неповторимая улыбка выглядела как благодарность за то, что я живу, за то, что живет он, еще живет… От врачей я только что узнала, что ему осталось совсем немного. Я спрашивала себя, пока шла, словно в тумане, к его кровати, догадывается ли он об этом. Я придвинула стул и присела рядом, не смея поднять глаза. Я боялась, что вот-вот расплачусь и он все поймет. Но Кристиан, чудесный и неповторимый, сказал спокойно и даже безучастно, будто речь шла о ком-то другом:

— Я знаю, что умру, Алина Григорьевна. Почему вы не смотрите на меня?

Я теребила пальцами край простыни, стараясь не разрыдаться. Он продолжил:

— Я бы никогда, наверное, не осмелился сказать вам… Но смерть многое позволяет… Я вас люблю, — и опять улыбнулся — чисто, беззащитно и грустно.

И тогда у меня не хватило сил сдержать слезы. Казалось, они лились не из глаз, а из самой моей души, а глаза были лишь окнами, или дверьми, или родниками.

Я тихо плакала, даже не плакала, а била ключом вместе со слезами, не в силах их удерживать.

— Наклонитесь ко мне, пожалуйста… пока я еще жив. Прошу вас, Алина Григорьевна… То, о чем мы мечтали, переживут другие.

Я склонилась над ним как над самой большой утратой моей жизни и в миг, когда он поцеловал мою щеку, залитую слезами, и высушил мои слезы со щеки, глубоко вздохнул в последний раз, в этот миг я поняла, что, в самом деле, мечты, которые ему не довелось осуществить, переживут другие, так же чисто, глубоко, необычно.

МАЛЕНЬКАЯ ФЕЯ

Над большим-пребольшим лесом нависла тьма ночи, и все его обитатели погрустнели, потому что луна не появилась. Ночь выдалась теплая, летняя, пьянящая, и никому не хотелось просто так взять и заснуть.

И пока львы и медведи, волки и зайчата сидели и грустили, решив, что луна больше никогда не появится на небе, запоздалый пучок лунного света пронизал лес, и по нему спустилась маленькая-премаленькая девочка.

Она опустилась на ветку дерева, вздохнула и, усевшись поудобней, свесила ножки и стала легонько раскачиваться туда-сюда в серебряном лунном свете, заливавшем уже весь лес. К дереву, на котором сидела девочка, прискакал зайчонок.

— Эй, ты меня слышишь? — закричала девочка во всю мощь своего слабенького голоска.

Зайка взглянул наверх и заметил наконец девочку величиной с его переднюю лапку.

— Ты ведь зайчонок, да? — спросила девочка.

— Да, — ответил он важно, — я зайчонок Пуфу. А ты кто такая?

— Я добрая фея.

— А-а-а! Фея… — и зайчонок низко поклонился. — Мое искреннее почтение. Мой дедушка рассказывал много хорошего о феях. Но, насколько мне известно, они, вроде, чуточку ростом побольше.

— Правильно, но я еще маленькая и буду расти.

— Выходит, дедушка мне рассказывал о взрослых феях. Они умеют все на свете: лечить больных зайчиков, находить родники со сладкой водой и много-много другого.

Девочка заерзала на ветке, пока не нашла себе занятие: стала внимательно рассматривать свои пальчики и стирать невидимую пыль со своих розовых крылышек. Наконец она медленно проговорила:

— Меня наказала Королева фей. Теперь я должна год прожить на земле вот такой маленькой.

— Ты, наверное, нашкодила?

— Да, — вздохнула девочка. — Я подожгла лечебные травы, собранные весной, и теперь целый год их нельзя будет отыскать, и те, кому они так нужны, будут страдать.

— Да, все ясно. Тебе, наверное, очень грустно?

— Ой, так грустно, так грустно, — горько запричитала девочка.

— И что ты собираешься делать дальше?

— Не знаю.

— Жить в лесу ты не сможешь, — сказал зайчик и глубоко задумался. — Здесь есть большие и маленькие звери, и большие обижают маленьких. Лучше ступай к людям. У них тебе будет хорошо. И потом, что ты будешь делать зимой в лесу? У нас холодно, снег, а ты ведь не согласишься жить, скажем, с нами в норе?

— Ой, нет! — перепугалась девочка.

— К тому же ты так легко одета, в одном платьице.

— Вот именно.

— Так что отправляйся к людям. Смотри-ка, вот по этой тропинке ты доберешься до края леса, ну а оттуда до города — рукой подать.