Остров голубых снов - [3]
В нетерпении она склонилась над стеклянным шаром. Поначалу внимание ее привлекли красные рыбки с длинными желтоватыми подрагивающими плавниками, но потом она заметила, что у рыбок слишком жадные выпуклые глаза.
Ее рассердил их обманчивый вид, и, смочив в воде прядь волос, похожих на бледные лучи, она прогнала рыбок на самое дно к ракушкам. Вместе с травинками со дна поднялись пепельные рыбки, посеребренные вдоль плавников. Глянув в зеркало, она заметила, что ресницы ее такие же серебряные.
Ей захотелось приласкать хотя бы одну из этих рыбок. Она осторожно протянула хрупкую ручку, едва вырисовывающуюся в воздухе, и опустила ее в воду, но внезапно почувствовала, что вода ее засасывает. В страхе она отпрянула от жгучего холода, пронизавшего все ее существо, и легко соскользнула на пол, словно лист или платок.
В это время юноша, застонав, проснулся и заметил туманное свечение вокруг нее. Он молча приблизился и попытался поднять незнакомку. Но руки его, казалось, прикасались к лунным лучам, которые подчиняются только силам сходной с ними природы. Она лежала на полу с закрытыми глазами, блуждая в хаосе туманных мыслей, которые никак не хотели собраться воедино. Она чувствовала, однако, что кто-то на нее смотрит, пристально и отчаянно, но ей почему-то не хотелось отвечать на этот взгляд. Лишь когда юноша отвел глаза в сторону, она осмелилась подняться и кинулась в сторону зеркала — ее единственного надежного убежища в этом манящем, но неведомом мире. И вдруг путь ей преградил все тот же пронзительный и тревожный, полный страдания взгляд. Она молча растворилась в луче этого взгляда, наделенного беспрекословной над ней властью. Растворилась безропотно и без сожаления, так и не успев осознать это до конца.
БИЕНИЕ СЕРДЦА
Это случилось в седьмом десятилетии Века Тревог. Теперь мне ясно, что изначально я мог находиться и в цветущей ветке, и в чистом воздухе, и в первородной волне, и в траве, наполненной жизненными соками.
Однажды, когда прекрасное и немного печальное от сознания своей неповторимости солнце готовилось к встрече с горизонтом, я, мужчина, давший начало миру, вернулся в свое творение, потому что ночь за ночью, год за годом кто-то звал меня во сне.
Сначала я услышал шепот ее молитвы, потом увидел ее большие удивленные глаза, ощутил взволнованную руку, коснувшуюся моего лица, лица видения, мерцающего неуверенно, как пламя свечи на ветру.
Рожденный чужим желанием, уже в следующее мгновение я страстно захотел стать самим собой. Я вспомнил, что когда-то точно так же из моего сна возникла женщина, которую я очень любил. Она не была совершенной, и всякий раз, когда я в чем-нибудь ее упрекал, она обижалась: «Я ни в чем не виновата. Ты сам увидел меня такой во сне. Что же ты не довел меня до совершенства?» И она горько плакала, сердце мое разрывалось, и, желая утешить ее, я нежно шептал: «Я не успел, любимая, услышал, как забилось твое сердце, и не успел…»
Чтобы не повторить ошибки, которую ни мать моя, ни возлюбленная моя не могли предвидеть (ведь и так сохранилось мало свидетельств о сотворении мира, а эти подробности наверняка затерялись), желая продлить это состояние, близкое к совершенству, когда ты вроде существуешь, а вроде — нет, я старался не касаться ее, чтобы она не услышала биения моего сердца, и все время держался на расстоянии, чтобы не утратить нашей близости.
В том доме с голубыми занавесками я проводил долгие вечера, вдыхая ее образ, запоминая жесты, разучивая язык. Я уже научился улыбаться своим мыслям, обходить предметы, а не проходить сквозь них, как раньше, я мог даже испытывать боль, когда случайно ударялся. О, эта благословенная боль, я ощущал ее впервые, она была неоспоримым доказательством моего существования. Долго я целовал посиневшее колено, молясь, чтобы оно болело как можно сильней.
Я научился соединять слова в целые фразы. Слова при этом приобретали что-то магическое, и я медленно наполнялся их колдовством. Моя любимая принадлежала к народу, который говорил на мелодичном и мягком языке, терпеливом, как десять мудрецов. Она рассказывала мне сказки, читала стихи, сообщала новости повседневной жизни, желая подготовить меня к возможному появлению среди людей.
Она замирала, ее темные волосы, обрамлявшие бледное лицо, струились волнами по спине, сияющие влюбленные глаза были наполнены ожиданием моего появления.
Я уже стал почти человеком. Скованный извечным страхом пред несовершенством и измученный нескончаемой погоней за потерянным раем, я не мог и не хотел открыть этой необычной женщине, что, зайдя в ее снах слишком далеко, я постепенно обретал плоть.
Опасность была в другом. Оттого, что я все не появлялся, вопреки усилиям ее воображения, она могла подумать, что не сумела представить меня во сне достаточно ярко, и от этой мысли разувериться в своем умении творить чудеса. И тогда, потеряв веру, она убьет меня, а я, только родившись, страстно хотел жить дальше.
Я мог победить только терпением. Мне приходилось вести двойную борьбу: за самого себя, чтобы окрепнуть душой и телом, и за нее, чтобы вера ее не ослабла.
