Остров - [19]

Менги утвердительно кивал. Соглашался. Он был близок к обмороку. Как душа, отделившаяся от тела, витал над происходящим. Его кто-то поддерживал, провожал до дому. Его раздевали, укладывали. Все как в потустороннем мире. Потом он забылся, но каким-то таинственным образом чувствовал, что он не один, кто-то дежурил около, время от времени притрагивался ко лбу, щупал пульс. Когда он открыл глаза Пирио сидел рядом.

— Ну, старина, когда вы спите, можно подумать, что вы вкалываете как каторжный. Сейчас получше?

— Думаю, да.

— Ладно. Кошмары позади?

Менги глянул в честное лицо Пирио. Простой человек, а говорит о кошмарах! Что тут можно ответить!

— Да! — сказал он.

— Ну тогда вы выздоровели.

— Я долго спал?

— Более чем! Чуть ли не двое суток.

Менги расправил спину, спустил ноги на пол.

— Вам помочь?

— Нет, спасибо… Все хорошо. Вы можете идти. Я справлюсь.

Ему не терпелось остаться одному, все обдумать. Он начинал понимать, что случилось… Хильда не приезжала, это факт. Но она появится. Быть может, уже в дороге… И если он останется, то убьет ее… Это сон-предостережение… Дважды или трижды за последние годы он знавал подобные приметы, сулившие неприятности. Он как бы заранее проживал их, едва ли не в мельчайших подробностях. Хильда нагрянет. Он убьет ее и сбросит труп со скалы. В кошмарном сне его виновность скрыта от посторонних взглядов. Фамилия из книги записей исчезла, баркас Ланглуа — в открытом море. В том-то и дело! Он узнавал во всем этом бессознательные уловки, притворство слабой воли, существовавшей в вымышленном мире. Истина бросалась в глава: он желал Хильде смерти. Значит, надо бежать куда глаза глядят пока не поздно, и чем дальше, тем лучше. Далеко отсюда он спасся бы от самого себя… И пусть бы он фантазировал сколько угодно. По крайней мере, на острове ему одно стало ясно: действительность можно создавать по своему усмотрению. Пирио все еще не уходил. Менги кончал одеваться.

— Вы что, шпионите за мной, что ли? — спросил он.

— Я? — воскликнул Пирио. — Что вы… Просто у меня к вам предложение, только не знаю, как начать… Муниципалитет намерен открыть почтовое отделение, настоящее почтовое отделение… Администрация сняла контроль за кредитами… Так вот. Мы купим ваш дом, аренду… хоть сию минуту… За десять миллионов.

— Что?

— Можно даже сторговаться за двенадцать.

— Вы смеетесь надо мной?

— Этого недостаточно?

— Послушайте, Пирио… может быть, я бедный малый, пусть так… Но я никому не позволю предлагать мне милостыню… никому!

Он ринулся прямо на мэра — тот попятился к лестнице.

— Вам надо от меня избавиться, а?.. И не только вам! Всем! Я вам мешаю… Вы боитесь меня… Обстряпали потихоньку за моей спиной свои грязные делишки… Мы ему заплатим… Он не устоит против денег… Он не может себе этого позволить. И вы хотите предложить мне двенадцать миллионов за лачугу, которая того и гляди развалится. Вы принимаете меня за идиота!..

— Менги, прошу вас, успокойтесь, — воскликнул Пирио.

— Так вот, убирайтесь к своей шайке. Скажите своему священнику, что я уеду тогда, когда мне заблагорассудится… Я вам не какой-нибудь нежелательный субъект, чтобы меня выставлять вон за взятку.

— Но…

— Вон!.. Когда я уеду, можете забирать дом. Ноги моей здесь не будет.

Менги хлопнул дверью спальни. Не помня себя от гнева, он говорил сам с собой. Чуть не плакал от унижения. Двенадцать миллионов! Почему не двадцать? Почему не тридцать? Раз уж они поклялись его оскорблять, зачем останавливаться на полдороге? Каждый миллион — все равно что камень, брошенный в сумасшедшего… Его забрасывали миллионами, как камнями. Менги понял, что кошмар не кончился.

* * *

Священнику только дважды случалось бывать в епархии. Он осторожно скользил по необъятному паркету, пахнувшему ладаном, и украдкой поглядывал на суровые портреты в золоченых рамах. Все больше и больше подавляла тишина. Его мучение перешло в тревогу, пока он смущенно следил за грациозным молодым аббатом с тонкими чертами лица. Лоб покрылся испариной, когда он переступил порог кабинета епископа. Последний встал ему навстречу, протянув руки.

— Господин ректор, вот уж не ожидал вас, не скрою, ваш визит мне приятен.

— Ваше высокопреосвященство, — пробормотал ректор.

Он упал на колени, как кающийся грешник.

— Довольно, довольно, мой добрый друг… Сядьте в кресло, вот здесь, поближе ко мне… Вы так взволнованы!

Епископ был несколько старше ректора. Лицо и руки его казались вылепленными из воска, и выцветшие глаза были словно изнурены трудами и молитвами.

— Так что же вас привело ко мне?

— Ах! Ваше высокопреосвященство, это долгая история!.. Наш остров — особенный мирок!

— Знаю, — подтвердил прелат. — И я нередко упрекаю себя за то, что недостаточно помогаю вам. Вы ведь некоторым образом предоставлены самому себе…

— Стараюсь, как лучше, Ваше высокопреосвященство. Но бывает, что я сам и не знаю, как именно лучше.

— Слушаю вас.

— Так вот. Вы слышали о Жильдасе Менги, нашем бывшем мэре. Это он в 44-м был расстрелян. Весьма достойный человек. У него было три сына: Фердинанд, Гийом и младший, Жан-Мари, о таких говорят: в семье не без урода. Только этот последний и был женат. Его жена умерла в конце войны; он добрался до Лондона вместе с Фердинандом. Потом еще вернулся за сыном, Жоэлем, которому было лет шесть или семь, и забрал его с собой. Этот Жан-Мари непутевый был человек. Где только он не скитался и умер в нищете, даже не знаю точно где. Что касается Жоэля, то яблочко от яблоньки недалеко откатывается. Стало известно, что он сожительствовал с одной немкой, в Гамбурге. Словом, ничего интересного…